Зачем нам искусство: зачем человеку нужно искусство? сочинение-миниатюра.
Содержание
зачем человеку нужно искусство? сочинение-миниатюра.
Какие изделия содержат в себе химический источник тока? Где их используют?
ПЖ ДАМ 20 БАЛЛОВ
Чим глобальні проблеми людства відрізняються від інших викликів,із якими стикаються людські спільноти?
Зарубіжна література П’єса «Санта Круз»1)Чому літературні критики називають ротмістра і пелегріна двійниками 2) Яке переоцінювання цінностей відбулося
…
наприкінці п’єси3)Чи були герої п’єси щасливими4)Довести що це драма ритча і драма трагікомедія
Допоможіть, хто має бути притягнутий до відповідальності, і чому!?
Виконайте завдання за описаною нижче ситуацією. Складіть письмові рекомендації, у яких визначте обсяг і послідовність надання домедичної допомоги.
Пос
…
траждала під час ДТП після удару автомобіля об дерево відчула хрускіт
та різкий біль у нижній третині правої гомілки. Вона змогла самостійно вибра-
тися з машини, але відразу знепритомніла. Під час огляду виявлено, що гомілка її
правої ноги деформована, тому зняти чобіт неможливо. Після того, як чобіт був
розрізаний по шву та обережно знятий, з нього вилилося до 200 мл крові (приблизно
одна склянка). На передній поверхні правої гомілки видно рану завдовжки до шести
сантиметрів, із якої назовні виглядає уламок кістки та капає кров.
ВЫСКАЖИТЕ СВОЕ МНЕНИЕ НАСЧЁТ ЭТОЙ РЕЧИ!!!!!мне нужно её прокоминтировать(от моего лица)
Я решил немного рассказать о хоккее и своей временной карьере,
…
потому что я могу выразить гораздо больше мыслей и идей о хоккее, чем о других темах, и я очень хорошо знаю хоккей.
Хоккей — это командный вид спорта, в который играют на льду. Это самый быстрый командный вид спорта в мире — игроки на коньках могут развивать очень высокие скорости, но скорость полета шайбы может превышать 170 км / ч. Поскольку хоккей — это очень быстрая и часто грубая игра, хоккеисты должны носить специальную защитную одежду, чтобы избежать серьезных травм. Хоккей состоит из трех типов игроков — нападающего, защитника и вратаря. Каждый из этих игроков дает команде большую роль в каждой игре, чтобы выиграть игру. По данным Международной федерации хоккея, сильнейшими странами в этом виде спорта сегодня являются Канада, Швеция, Финляндия, Россия и Чехия. Первая игра в хоккей в Латвии состоялась 15 февраля 1909 года. Хоккей исторически стал особенно популярным в странах с прохладным климатом. Лично мне очень нравится играть в хоккей, и я хожу на тренировки с улыбкой, чтобы добиваться своих целей. Многие хоккеисты начинают кататься в возрасте 3-4 лет. Лично меня вдохновила заняться хоккеем, игрой хоккейной команды «Динамо Рига», которую показали по телевидению. Я сам начал играть в хоккей, когда мне было 6 лет, до этого я ходил на мотокросс, где попал в большую аварию, и после аварии родители не хотели, чтобы я продолжал кататься на мотокроссе, и вместе с отцом мы думали, что я могу попробовать хоккей , потому что меня привлекал этот вид спорта. Родители играют очень важную роль в карьере хоккеиста. Родители не только оплачивают тренировки на льду, но и вдохновляют детей играть в хоккей и помогают в трудную минуту. В первые годы хоккея я быстро прогрессировал, потому что тренеры видели во мне большой потенциал. Сначала я тренировался как защитник, но со временем понял, и тренеры сказали, что я больше вижу в зоне атаки, потому что я был быстрым и сильным игроком, поэтому теперь играю как центральный нападающий. Я играл в нескольких хоккейных командах с разными тренерами, которые тренируют латвийских хоккеистов, а также хоккеистов из других стран. Сейчас я второй год играю в хоккейной школе в Риге, где каждый день развиваюсь и прогрессирую. Я решил покинуть Латвию в следующем сезоне ради хоккея и улучшить себя в хоккее и тренировках за пределами Латвии, потому что я знаю и убежден, что в других хоккейных странах намного лучше тренировочный и школьный процесс. В 16 лет будет сложно на время расстаться с семьей и друзьями, но я к этому готов и знаю также, что выбрал не самый легкий путь в своей хоккейной карьере, но я человек, который это сделает. стремитесь к его целям и не сдавайтесь, пока они их не достигнут. Я решил, что должен выйти на уровень национального хоккея, на котором я смогу играть сам. Я знаю, что жить в Латвии очень сложно, потому что по рейтингам очень мало латвийских хоккеистов дошли до НХЛ, но я верю в свои силы и знаю, что буду стремиться к этому каждый день. Это одна из самых больших целей, которых я должен достичь за свою хоккейную карьеру.
Это также было краткостью всего, что касалось хоккея и моей временной карьеры. Спасибо за Ваше внимание.
Вплив українського барокового мистецтва на розвиток культур слов’янських народів
ДЕВУШКИ ИЗ МОСКВЫ, СПАСИТЕ! Это очень странно, я знаю, но мне действительно нужна ваша помощь. Подскажите какие-нибудь хорошие магазины с платьями. У
…
сестры скоро свадьба, а я весь день буду рядом с ней. Нужно выглядеть соответствующе.
поясніть як ви розумієте епіграфи до теми цензура та замовні матеріали
СРОЧНО 75 БАЛОВ
Написати есе на тему Герої Серед Нас
Для чего нужно искусство? Дискуссия в Эрмитажном театре, посвященная 25-летию The Art Newspaper
15 декабря в Эрмитажном театре состоялось ток-шоу в жанре художественного расследования на тему «Для чего нужно искусство?». Дискуссия была посвящена 25-летию газеты The Art Newspaper. В ней приняли участие Михаил Пиотровский, Владимир Познер, Инна Баженова, Анна Сомерс Кокс, Ирина Прохорова, Татьяна Черниговская, Алексей Учитель, Гарретт Джонстон. Мы представляем вам видеозапись и стенограмму дискуссии.
Пиотровский Михаил Борисович — директор Государственного Эрмитажа с 1992 года, доктор исторических наук, член-корреспондент и член президиума Российской академии наук, историк-востоковед, арабист и исламовед, автор около 300 научных работ. Действительный член Академии художеств; член президиума Совета при Президенте РФ по культуре и член Совета при Президенте РФ по науке и образованию; президент Союза музеев России; председатель попечительского совета Европейского университета в Санкт-Петербурге. Автор более 300 телевизионных фильмов об Эрмитаже на канале «Культура» и постоянной колонки в «Санкт-Петербургских ведомостях». В 2015 году в серии «Биография продолжается» издательства «Молодая гвардия» вышла книга Елены Яковлевой «Михаил Пиотровский».
Инна Баженова — издатель The Art Newspaper, предприниматель, коллекционер изобразительного искусства, меценат, участник и инициатор культурных проектов, среди которых газета The Art Newspaper Russia (часть самой компетентной в мире информационной сети в сфере искусства, единственное в России интернациональное издание, посвященное искусству, цель которого — включить русскоязычную аудиторию в мировой художественный контекст, помочь интеграции российского искусства в глобальную арт-систему), ежегодная премия The Art Newspaper Russia за достижения в области искусства (миссия премии — выражение публичного признания представителям художественного сообщества за достижения в области искусства в прошедшем году, продвижение российского искусства за рубежом), фонд IN ARTIBUS — некоммерческая организация, поддерживающая исследования в области классического искусства (основные направления деятельности — организация художественных выставок в сотрудничестве с музеями, культурными фондами и частными коллекциями в России и за рубежом; издание книг об искусстве).
Анна Сомерс Кокс — журналист, общественный деятель, основатель The Art Newspaper. С 1973 по 1986 год была куратором в Музее Виктории и Альберта, а затем стала редактором журнала Apollo. После встречи с Умберто Аллеманди сменила направление деятельности и в 1990 году основала The Art Newspaper в качестве издательства Умберто Аллеманди. В 2003 году она оставила работу редактора и вошла в состав совета компании. В настоящее время она является генеральным директором «Умберто Аллеманди Паблишинг Лтд», издателя The Art Newspaper. С 1999 по 2012 Анна Сомерс Кокс была председателем фонда «Венеция в опасности», который занимается восстановлением памятников и произведений искусства в Венеции. Является членом правления Института Курто, доверительным управляющим Коллекции Гилберта в Музее Виктории и Альберта, а также членом консультативного совета Института Сотбис. Орден Британской империи за деятельность в области искусства.
Владимир Познер — журналист, писатель, телеведущий, первый президент Академии российского телевидения. С 2008 года ведущий авторской передачи «Познер» на Первом канале. Автор и ведущий многих политических телевизионных шоу, фильмов и сериалов о культуре разных стран («Одноэтажная Америка», «Тур де Франс», «Их Италия», «Англия в общем и в частности», «Еврейское счастье», «Германская головоломка»), автор многих книг. Девятикратный победитель национального телевизионного конкурса ТЭФИ, трижды награжден премией Национальной академии телевизионных искусств и наук США.
Ирина Прохорова — литературовед, главный редактор издательства «Новое литературное обозрение» и одноименного журнала, кандидат филологических наук. Активно занимается благотворительной деятельностью.
В 2004 году стала соучредителем частного благотворительного Фонда Михаила Прохорова, главной целью которого является системная поддержка культуры российских регионов, повышение интеллектуального уровня и творческого потенциала местных сообществ. Ведущая двух авторских программ: «Ирина Прохорова. Система ценностей» на телеканале РБК-ТВ и «Культура повседневности» на интернет-портале «Сноб».
Гарретт Джонстон — маркетолог, стратег, философ, является основателем и владельцем Macroscope Consulting, компании с офисами в Дублине, Цюрихе и Москве. Работает над радикальным увеличением стоимости бизнеса и брендов клиентов путем комплексного маркетинга — от продуктов до продвижения. В России был директором по стратегическому маркетингу в МТС и затем в «РоснаноМедИнвест», также занимал должность советника президента Х5 Retail Group по стратегическому маркетингу. В своем багаже имеет опыт работы в компаниях большой четверки (Price Waterhouse, Ernst & Young). Входит в совет директоров многих компаний — своих клиентов.
Алексей Учитель — российский режиссер и продюсер, основатель и генеральный директор творческо-производственного объединения РОК. Заслуженный деятель искусств РФ, народный артист России, член Европейской киноакадемии, президент Международного кинофестиваля документальных, короткометражных игровых и анимационных фильмов «Послание к человеку» (Message to Man) в Санкт-Петербурге (с 2010 года). Режиссер фильмов «Край» (премии «Ника», 2010; «Золотой орел», 2010), «Пленный», «Космос как предчувствие», «Прогулка», «Дневник его жены» и других. Игровым дебютом Учителя стала картина «Мания Жизели» (1995), получившая признание критики и огромное количество призов на международных кинофестивалях.
Татьяна Черниговская — российский биолог, лингвист, семиотик и психолог. Доктор биологических наук, доктор филологических наук, профессор, заведующая лабораторией когнитивных исследований и кафедрой проблем конвергенции естественных и гуманитарных наук Санкт-Петербургского государственного университета. Член Совета при Президенте РФ по науке и образованию. Член Академии наук Норвегии и почетный член Семиотического общества Финляндии. Автор более 350 научных трудов. Популяризатор науки в печатных и электронных СМИ, участница и ведущая многочисленных научно-популярных телепередач и фильмов.
Михаил Пиотровский: Я с удовольствием открываю наш сегодняшний перформанс, посвященный 25-летию The Art Newspaper. Я очень рад видеть вас всех сегодня в этом зале в здании Эрмитажного театра. Мы очень рады тому, что много лет дружим с газетой, и думаю, что сегодня мы еще раз покажем свою преданность мировому музейному и художественному пространству, частью которого является Эрмитаж. Я с удовольствием предоставляю слово Инне Борисовне Баженовой, нашему давнему другу, которого мы очень любим.
Инна Баженова: Газета The Art Newspaper выходит уже 25 лет. За это время мир сильно изменился, но газета осталась верна себе. И для меня это очень важная миссия — поддерживать ее объективность и независимость. И я горда тем, что мы сохраняем это международное издание в любых условиях, не всегда благоприятствующих искусству. Особенно радостно, что вот уже почти четыре года выходит российская газета, которая объединяет объективные, беспристрастные новости со всего мира и горячие, эмоциональные мнения художников, галеристов и кураторов. Я хотела бы поблагодарить партнеров нашего сегодняшнего празднования. Генеральный партнер — отель Four Seasons, наш партнер «Газпром private banking», компания BMW, ювелирная компания «Галерея Михайлов» и виноторговая компания МБГ. Я хочу поздравить всех, кто делает нашу газету, и особенно основателя газеты Умберто Аллеманди и бессменную главу нашего головного английского издания Анну Сомерс Кокс. И в лице Михаила Борисовича Пиотровского поблагодарить Эрмитаж — нашего сегодняшнего партнера, который принял нас в этих великолепных стенах.
Анна Сомерс Кокс: Уважаемые дамы и господа, я никогда не могла предположить, что я буду выступать в этом театре. Даже когда в 1978 году имела честь сидеть с академиком Пиотровским в том кабинете, который мой друг Михаил занимает и теперь. 25 лет назад мы, с моим мужем Умберто Аллеманди, задумали эту газету — и сумели не только выжить, но и преуспеть. Потом к нам присоединилась Инна Баженова, и теперь она является руководителем всех изданий, входящих в нашу сеть. Почему мы обсуждаем этот простой вопрос: зачем нам нужно искусство? 25 лет назад казалось, что мир успокоился, что наступает эпоха справедливости, что мир готов к прогрессу и к радужному будущему. Но действительность оказалась значительно хуже, чем мы могли предполагать. Кто мог представить, что мы увидим возрождение иконоборчества и разрушение памятников, кто думал, что мы увидим терроризм и тот страх, с которым мы живем, а также политиков-популистов, которые благоденствуют за счет всего этого? Что произошло с искусством?
По крайней мере, на Западе искусство было сильно дискредитировано, например, арт-рынком и другими спекуляциями, которые искажают саму природу современного искусства. Идея, которая восходит еще к романтизму, о том, что искусство является некоей заменой божественному, была полностью разрушена, а искусство десакрализовано. Идея о том, что искусство является некоей революционной силой, может быть, и остается по-прежнему яркой, однако деньгам удается усмирить даже самых революционных художников довольно быстро. Обсуждая, зачем нужно искусство, мы хотим, чтобы люди, находящиеся вне мира искусства, помогли нам своим взглядом и опытом. Когда мы проводили мероприятие такого формата в Лондоне, у нас были солдат, теолог, математик и политик, а «следователем» был очень известный, знаменитый адвокат. Сегодня у нас литературный критик, режиссер, психолог и маркетолог. И знаменитый журналист, который, я надеюсь, будет допрашивать их безжалостно.
Михаил Пиотровский: Я с удовольствием представляю наших спикеров. Это все замечательные и знаменитые люди. Владимир Владимирович Познер — знаменитый телевизионный интервьюер. Ирина Дмитриевна Прохорова — знаменитый издатель. Татьяна Владимировна Черниговская — знаменитый мастер когнитивных исследований. Алексей Ефимович Учитель — знаменитый кинорежиссер. Гарретт Джонстон — знаменитый маркетолог, философ. В начале этой замечательной дискуссии я хочу сказать два слова. Во-первых, на мой взгляд, нужды в искусстве никто не испытывает, пока оно есть. Оно как воздух. А когда его нет, тогда люди начинают понимать, что оно необходимо, — и вот сейчас как раз такой момент. И второе. Искусство должно мирить, а не ссорить. Это очень спорный тезис, потому что в действительности так почти никогда не получается. Это две важные вещи, которые надо иметь в виду и, может быть, с ними спорить.
Владимир Познер: Добрый день, мне, как прокурору, дается первое слово. Хотел бы вам, уважаемые обвиняемые, или подсудимые, как предпочитаете, напомнить, что вам предстоит высказаться по поводу того, для чего нужно искусство и вообще нужно ли искусство. В том смысле, в каком вообще возможно применение слова «нужно» к искусству. Кому нужно, для чего нужно? Искусство есть такая же потребность для человека, как еда. «Как есть, как любить», — сказал Достоевский. Но прав ли Федор Михайлович? Ведь если лишить человека еды и питья, то он совершенно точно умрет. Кто раньше, кто позже, но неизбежно. А вот если его лишить искусства? Есть, вероятно, миллионы людей на этой планете, которые вообще никогда с искусством не соприкасались. Они же живут.
Если питать человека очень некачественной едой, каким-нибудь постоянным фастфудом, и давать ему пить только лишь кока-колу или производные от этого напитка, какие шансы есть, что он вырастет здоровым физически? А если давать ему эрзац вместо искусства или вообще не давать искусства, какие шансы, что он вырастет в духовном смысле здоровым? Не знаю, можно ли для начала предложить вам над этим подумать. И еще. Мы все знаем выражение древних римлян Ars longa, vita brevis, то есть «Искусство вечно, жизнь коротка». Но если оно вечное, разве можно сказать, что искусство меняется? «Изменилось за последнее…» А как изменилось искусство? Вот если мы с огромным удовольствием читаем пьесы Аристофана, если мы с восторгом замираем перед картинами Рембрандта, если музыка Баха уносит нас в какие-то непонятные пространства, значит, мы все такие же. Разве принципиально различаются пьесы Теннесси Уильямса или музыка Шостаковича, ну и, наконец, живопись Пикассо? Разве это не просто искусство? Что такое современное или несовременное искусство? Если оно несовременное, оно разве искусство? Это еще вопрос, который лично меня интересует, и мне любопытно, коснется кто-нибудь из вас этого. «Искусство принадлежит народу, оно должно быть понято и полюблено им» — в буквальном переложении. Так сказала Клара Цеткин, известная немецкая марксистка. Но в Советской России мысль переделали и сказали: «Искусство принадлежит народу, оно должно быть понятно народу», а не «понято». А вообще, оно должно быть понятно народу? Это обязательно? А может, и не надо этого совсем? Тоже вопрос не из последних. Вот это вопросы, которые меня сегодня интересуют. И вот я сейчас буду вызывать первого подсудимого.
Когда я думал, кого вызвать первым, то вспомнил традицию, когда в XVIII веке в английском флоте определяли, виновен офицер или не виновен, — брали кортик, клали на полированный стол и вращали. Если острие в сторону офицера, значит, виновен. Если нет, значит — нет. Кортика у меня не было, но в гостиничном номере я разложил четыре бумаги с именами наших, как их теперь называют, спикеров, взял нож и вертанул его. И я даю вам слово, что я буду вызывать обвиняемых именно в том порядке, в каком они попали на острие ножа. Первый или первая — это была Ирина Прохорова.
Ирина Прохорова: Я не знаю, что вам показал кортик, но получается как всегда — ladies first. Уважаемый господин следователь, уважаемые судьи, мне остается только воскликнуть в лучших традициях: «Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире!» Я надеюсь, вы не свяжете меня. Но, если говорить серьезно, этот суд — большая честь, я признательна, что меня пригласили на юбилейное заседание The Art Newspaper. И, наверное, это честь — высказать здесь свои дилетантские представления, зачем нужно искусство. И скажу вам, я с радостью согласилась, потому что нет ничего приятнее, нежели говорить о том, в чем ты, в общем, мало разбираешься. Это намного легче, чем говорить, что такое литература, зачем она нужна. Я бы, наверное, затруднилась, поскольку этим занимаюсь всю жизнь. А искусство — ну вот я сейчас начну петь соловьем, заранее прошу прощения за те банальности, которые, наверное, выскажу.
Последние годы ученые исследуют и меняют границы между человеческим и животным царством, между живой и неживой природой. И чем больше они изучают, тем более зыбкой оказывается эта граница и, собственно, исключительность самого человека. Выясняется, что начиная от языка, организации жизни, многих поведенческих практик и до интеллекта, который есть и у животных в том числе, выделение человека из природного мира становится все более и более призрачным.
Но последнее из того, что поднимает нас над природой, — это, конечно, искусство и культура. Все-таки, если уж религиозные люди говорят о том, что мы созданы Богом по Божьему подобию, то наверное, мы похожи на Бога более всего тем, что можем творить, мы создаем некую реальность — культурные ценности — и таким образом движемся вперед. И уже много умнейших людей задолго до меня говорили о том, что цивилизация — это вовсе не усовершенствованные орудия смерти, это даже не ВВП на душу населения. Цивилизация — это память, это культура, растворенная в жизни, ставшая средой обитания.
Об этом очень много размышляли в советское время, когда культура была просто способом выживания и сохранения человеческого достоинства. И выживали в самых страшных условиях именно люди, так или иначе связанные с творчеством — и с искусством в первую очередь.
Я думаю, большая проблема в нашей стране — при всем царящем у нас глубоком уважении к культуре — в том, что до недавнего времени искусство не было очень доступно для огромного количества людей. При том, что потребность в нем колоссальная. И мне кажется очень плодотворным процесс демократизации, который сейчас происходит у нас в современном искусстве (хоть и с опозданием по отношению к остальному миру). Мне очень важно, что искусство выходит на улицу, к людям, занимается эстетизацией среды, что для нашей страны особенно актуально, поскольку мы долгие годы жили в эстетике безобразного.
Разумеется, есть драма отношений между дозволенным искусством и недозволенным. Что считать пощечиной общественному вкусу, а что святыней — эти проблемы никогда не исчезали, и они еще обостряются сейчас. Но мне, как человеку, который жил в советское время и всегда ощущал этот водораздел между прекрасным, которое ведет нас в музеи, и чудовищным, которое мы видим вокруг себя, мне очень важно, что эта грань стирается.
И несмотря на наши сложные времена, на новую эскалацию ненависти к современному искусству, я думаю, что несмотря ни на что, мы идем в правильном направлении. Искусство необходимо человеку не меньше, чем еда и питье. Без доступа к искусству нет возможности менять, трансформировать свое существование и человеку ощущать себя человеком.
Владимир Познер: Не кажется ли вам, что искусство элитарно, что восприятие его требует подготовки? Что, за редким исключением особо одаренных, подавляющее большинство его не понимает? Поэтому ваш тезис о том, что без искусства нет человека, это некое преувеличение?
Ирина Прохорова: Не кажется. Мы находимся в одном из красивейших городов мира. Когда вы выходите в город, вы видите эту божественную архитектуру, и это тоже приобщение людей к искусству. Просто передвигаясь по улицам Петербурга, люди пропитываются идеей прекрасного.
Я не люблю слово «элитарный». Я приведу один пример. В маленькой рыбацкой деревушке решили сделать ежегодный фестиваль поэзии. Современная поэзия — вещь довольно сложная, не очень всем понятная, особенно рыбакам. И вот через 5–7 лет, как им регулярно читали стихи, рыбаки стали знатоками современной поэзии и стали разбираться, где хорошие стихи, где плохие. Здесь дело в тренинге. Как учатся читать и писать, так учатся и искусству и его разным языкам. Неужели мы думаем, что классическое искусство нам изначально понятнее?
Владимир Познер: Не кажется ли вам, что эти рыбаки, которые так приобщились к современной поэзии, перестали быть хорошими рыбаками?
Ирина Прохорова: Не думаю. Я не понимаю, как одно может мешать другому.
Владимир Познер: Хотел бы, пожалуй, задать вам последний вопрос, в отношении этого города и людей, его населяющих. Возможно, на меня многие обидятся, но я прокурор и могу выдвинуть то обвинение, которое я считаю правильным. Красота этого города, совершенно неоспоримая и уникальная, мало отражается на его жителях, которые являются одними из самых агрессивных, самых нетолерантных, самых недемократических. То есть здесь полное несоответствие?
Ирина Прохорова: Вас сейчас разорвут! (Смех в зале.) Если серьезно, мы говорим о нетерпимости, имея в виду то, что нам показывают по телевизору. А есть и другое, интимное, что ли, чувство. Когда я давным-давно начала приезжать в Ленинград, сразу бросалось в глаза, что ленинградцы намного вежливее москвичей. Да, многое изменилось и «понаехали тут» — но все равно остается какой-то дух города, который имеет свою собственную судьбу. И я думаю, что все равно эта архитектура создает какую-то особую идентичность петербуржцев. Красота если и не спасает мир, то делает его намного миролюбивее.
Владимир Познер: Я благодарю вас за показания. Господин Гарретт Джонстон, прошу вас.
Гарретт Джонстон: Я хочу говорить о том, для чего нужно искусство, с разных и даже мало между собой пересекающихся точек зрения. Я буду говорить как бизнесмен, потому что я представитель того мира денег, о котором говорила Анна в самом начале. Потом я бы хотел упомянуть важность искусства именно в судьбе России. Я буду говорить как иностранец, который живет не первый день в этой стране, однако сохранил свежий взгляд вновь прибывшего человека.
Если говорить о том, для чего нужно искусство, надо сначала разобраться, что это такое. У меня свое собственное определение, что такое искусство. Искусство — это фитнес-тренинг для человеческого сознания. Это то, что человек меняет, и то, что меняет человека. Искусство относится к вещам, которые не носят утилитарного характера. Искусство подталкивает человека ближе к самореализации, переносит из понятия базовых нужд к понятию социального наследия.
Как человек бизнеса, я каждый день работаю с достаточно богатыми инвесторами и предпринимателями и говорю им, что ключ к успеху — это находить уникальные вещи, а ключ к нахождению уникальных вещей — это стимулировать своих людей к тому, чтобы свободно общаться с самим собой и между собой. То есть для того чтобы люди творчески подходили к бизнесу, нужно перестать думать в узких ограничениях рамок сиюминутного, а начать думать о возможностях развивать бизнес в совершенно новых и разных направлениях. Нужно свободное мышление. Например, чтобы понять, что может быть нужно клиенту, но не для того, чтобы клиенты приносили больше прибыли для нас, а чтобы сам клиент стал более успешным для себя. Как создать успешного клиента?
Сегодня человечество очень-очень далеко от самореализации. 88% немцев говорят, что они не хотят идти на работу в понедельник, потому что прирожденные врачи работают слесарями, а прирожденные слесари врачами. То есть мы живем в мире круглых палок и квадратных дырок. Есть огромное несоответствие между потенциалом человечества и тем, чем оно занято на самом деле. Поэтому искусство очень важно как способ преодоления такого несоответствия.
То есть когда я встречаю художников, я за ними наблюдаю, смотрю, как их учат. Чем они отличаются от бизнесменов, с которыми я работаю каждый день? Они более свободно общаются с самими собой, они ближе к самореализации, чем те бизнесмены, у которых, может быть, есть 35 тысяч талантов, а они не знают о них, зашорены в рамках сегодняшнего дня. Я вижу искусство как катализатор расцвета потенциала человека на массовом уровне. Если бы бизнес-школы учили маркетологов и финансистов так же, как академии учат художников, мы бы жили гораздо более продвинуто. Анне не пришлось бы говорить, что люди денег пользуются искусством. Она сказала бы, что люди денег помогают людям искусства, которые помогают людям денег, что мы живем среди таких положительных кругов взаимовлияния.
В 1815 году была битва при Ватерлоо. Новости о результатах этой битвы между англичанами и французами доходили до столиц — Лондона и Парижа — за 48 часов. А так как это была первая война, которая финансировалась на основе выпуска государственных казначейских облигаций, от ее исхода зависело немало финансовых инвестиций и сделок. Поэтому Наполеону нужна была система быстрой передачи информации, и Клод Шапп придумал систему оптических семафоров. И новости стали доходить в Париж за 20 минут. Это было революционное изобретение. Почему я об этом говорю? За 100 лет до того, как Наполеон понял важность системы информации, город, в котором мы находимся сейчас, был задуман не просто как перевалочный пункт для товаров и административный центр, а как место обмена идеями и концепциями. То есть это был первый продукт информационной эпохи, которая тогда еще не наступила. Позволю себе сказать, что русский — это человек, который придумывает ответы на вопросы, которые еще никто не задавал. Поэтому Россия — самая подходящая страна, чтобы начать учить молодых русских девушек и парней свободно общаться с самими собой и понимать, где их потенциал.
И по поводу эволюции мировой экономики. Можно сказать, что мировая экономика делится на полушария. Есть полушарие идей, концепций, инноваций, креативности. Есть полушарие исполнения всего этого: производство, управление, масштабируемость. Когда я учился в бизнес-школе в 1995 году, наш профессор говорил: «Прогресс человечества — это 99% исполнения и 1% идей. Идеи ничего не решают». Я хочу вам сказать, что это уже не так, потому что разные инновации намного уменьшили стоимость исполнения. Я жил в Китае и обожаю его, но должен сказать: это страна, где исполнение — от Бога. А креативность в Китае не очень. В Сингапуре тоже. Все китайские культуры борются с тем, что нет оригинальных идей. В России это ровно наоборот. Тут креативность от Бога, но исполнение — через букву «ж». Но хорошее исполнение можно купить, а креативность пока не купишь. Так что искусство везде важно, в России тем более важно.
Владимир Познер: Вы сказали, что искусство отличается от всего остального тем, что не утилитарно. Ну а эти вот прекрасные дома, построенные в Петербурге, они разве не утилитарны прежде всего, а уж потом только красивы? Они были построены не для того, чтобы на них любовались, а чтобы жили в них.
Гарретт Джонстон: Я согласен, что утилитарность — это субъективная вещь. То, что для меня утилитарно, может быть для вас роскошью. Или наоборот.
Владимир Познер: Хочу спросить вас как человека бизнеса, как вы сами о себе говорили. В какой степени бизнес разрушителен по отношению к искусству, а в какой степени, напротив, созидателен?
Гарретт Джонстон: Я, честное слово, не вижу, где или как бизнес разрушает искусство. Анна говорила о том, что деньги пошли в искусство, оно стало инвестиционным объектом. Но это хорошо. И если это стимул быть художником, а не идти работать врачом, это тоже хорошо. Я не вижу здесь вреда никакого.
Владимир Познер: А пользу вы видите?
Гарретт Джонстон: Пользу вижу, да. Я считаю, что бизнес должен использовать принципы искусства, идеи художников гораздо шире, чем сейчас. Сегодня бизнес медленно переходит от продажи процессов к продаже результатов. И, конечно же, креативность, которая ассоциируется с искусством, может быть ключевым фактором возрождения бизнеса, а не только искусства.
Владимир Познер: Ну хорошо, шансов у вас мало, конечно, но садитесь.
Гарретт Джонстон: Спасибо!
Владимир Познер: Алексей Ефимович Учитель, прошу вас.
Алексей Учитель: Знаете, я ни разу не слышал, чтобы человек, которого осуждают и приглашают в суд, говорил спасибо. Тем не менее спасибо большое, что вы меня пригласили. Я попытаюсь защищаться, тем более главный прокурор сегодня упомянул Клару Цеткин, марксистку. А самый главный марксист, которого зовут Ленин, когда-то, как мы знаем, сказал, что важнейшим из искусств является кино. Это не совсем так, как мы тоже знаем, это вырвано из контекста, но тем не менее. Я, безусловно, не теоретик, а практик, и меня, конечно, волнуют очень многие вещи, прежде всего связанные с кинематографом и еще с театром.
Мы часто говорим о цензуре, которая влияет на конечный результат в литературе, в кинематографе, в театре. И я никогда не забуду, как много лет назад я после института снимал свой первый фильм, он назывался «Имя ему Новгород», это была 10-минутная видовая картина без единого слова и предназначалась для такой серии «По СССР», которую показывали за рубежом в основном.
И я ее сдавал, естественно, в Госкино СССР, а там мне сказали: «А вы показывали вашу картину (поскольку я работал в Ленинграде) в Ленинградском обкоме партии?» И вот меня вынудили показать ее первому секретарю обкома КПСС, повторяю, что был фильм без единого слова, без единого портрета наших руководителей. После этого я на 3 года прекратил режиссерскую деятельность и работал оператором, потому что на меня это произвело шокирующий эффект. Но это я хотя бы понимаю, когда искусство ограничивает власть.
Но теперь появилось и другое. Я недавно поехал в Ригу на замечательный спектакль Алвиса Херманиса «Барышников и Бродский». Это моноспекталь, где один актер, Барышников, читает стихи Бродского. Алвис Херманис — потрясающий режиссер, но когда случилась история с Крымом, он отменил гастроли своего театра, практически ежегодные, и в Петербурге, и в Москве, отменил свою постановку в Большом театре. Недавно на премьере его же оперы «Осуждение Фауста» в Париже его освистали, причем очень жестко. За то, что он накануне опубликовал удивительное письмо, человечески пронзительное, где он отказывается от работы в театре в Гамбурге, потому что осуждает политику Германии по отношению к эмигрантам и то, что этот театр оказывает гуманитарную помощь эмигрантам. Потому что боится — в том числе и за своих семерых детей, это факт тоже очень удивительный для режиссера. И вот за это французы его освистали. Для меня удивительно, почему по такой причине мы должны потерять наверняка талантливый спектакль, не посмотреть его?
Опять же совсем недавно мы запускали дебютный фильм, в котором должен был сниматься один очень известный молодой российский актер. Эта картина должна была сниматься в Израиле и Палестине. Он пришел ко мне и говорит: «Я отказываюсь ехать». — «Почему?» — «Я боюсь». Мы пригласили другого, не менее талантливого актера, тоже молодого — который тоже сказал: «Я боюсь». Мы опять сталкиваемся с тем, что теряем художественный результат.
Если то, что происходит в мире, будет продолжаться, мы можем потерять удивительные и неповторимые вещи.
Владимир Познер: Вы все-таки согласны с древним римским высказыванием, что Ars longa, vita brevis?
Алексей Учитель: Согласен.
Владимир Познер: Тогда то, чем вы занимаетесь, не является искусством, да? Поскольку кино устаревает с невероятной скоростью?
Алексей Учитель: Является, безусловно. Есть еще такое понятие, как кинохроника. И я недавно смотрел первые кадры, снятые в России, это было в 1896 году, по приглашению Николая Второго снимали коронацию французские операторы.
Владимир Познер: Но это же никакого отношения к искусству не имеет. Это документ, это просто исторические, невероятно интересные свидетельства какого-то времени.
Алексей Учитель: Я ненавижу, когда говорят, что есть документальный фильм, а есть художественный фильм. Потому что и игровой фильм, и документальный обязаны быть художественными. Может смонтировать режиссер Пупкин, и это будет неинтересно, и через 5 минут о нем забудут. А есть фильм Сокурова, который можно смотреть и через 20, и не знаю через сколько лет. Хотя в кинематографе 90, наверное, процентов не выдерживает этого старения, тут вы правы.
Владимир Познер: Ну хорошо. Я хочу только сказать, что цифры сборов денег в кинотеатрах и количество людей, посещающих кинотеатры, на несколько порядков выше цифр того, сколько людей посещают театры. И в этом смысле театр тоже элитарный по сравнению с кино. Это просто подтверждается цифрами. Я даю вам последнюю возможность, которая может вас спасти, а может и утопить. Для чего нужно искусство, с вашей точки зрения, коль скоро вы им занимаетесь?
Алексей Учитель: Я убежден просто на сто процентов, что если искусство не будет восприниматься широко зрителем… Можно я расскажу тут почти анекдот? Каннский фестиваль, полный зал народа, начинается просмотр, сидит режиссер, очень довольный, в конце фильма встает, видит пустой зал и говорит: «А мне понравилось». Я против такого искусства.
Владимир Познер: Я бы рассказал другой анекдот насчет восприятия искусства. Два карманника пошли в консерваторию на концерт Рихтера. Пришли по работе, народ туда ходит обеспеченный. Кончился концерт, и один говорит другому: «Ты видел, какие у него руки?» — «Да». — «А какой ерундой занимается!» Татьяна Владимировна, прошу вас.
Татьяна Черниговская: Вы с вашим кортиком, когда крутили его вместо того, чтобы фрукты есть, сделали так, что мне приходится говорить после очень гуманитарного выступления. В то время как сферы моей деятельности находятся как в гуманитарной области, так и в естественно-научной.
И начну я с провокации, в том числе и в ваш, ваша честь, адрес. Несколько лет назад я была на международном семиотическом конгрессе, там был один доклад, название которого я никогда не забуду. И оно было таково: «Почему собаки не ходят в музеи». Это на самом деле очень серьезный вопрос, потому что почему, собственно, им туда не ходить? Там есть пол, по которому они могут ходить, есть воздух, которым они могут дышать, у них есть глаза, уши. Почему-то они и в филармонию тоже не ходят. Вот почему? Этот вопрос возвращает нас к тому, о чем говорила Ирина Прохорова, а именно, что что-то в нас, людях, есть особое. И я сегодня дважды вспомню Бродского. Первый раз сейчас. Бродский говорил, про поэзию, не про искусство в целом, но оно вполне приложимо: «Поэзия — это наша видовая цель». Это я к тому клоню, что, насколько нам известно, ничего похожего ни у кого из наших соседей по планете нет.
Мы живем отнюдь не среди объектов, вещей, гор и рек. Мы живем в мире идей. Думаю, что уместно упомянуть Юрия Михайловича Лотмана, с которым я имела счастье общаться много, и это, конечно, забыть нельзя. Ведь идея Юрия Михайловича была такова, что искусство не отражает жизнь, а искусство создает жизнь, оно порождает жизнь, а это принципиально другая история. Лотман, между прочим, тогда говорил, что до того, как появились тургеневские барышни, не было никаких тургеневских барышень, до того, как появились лишние люди, не было никаких лишних людей. Сначала нужно было написать Рахметова, а после этого все легли на гвозди проверять, сколько они там выдержат. Вот господин Учитель сейчас сказал, что все дело в голове. Да, все дело в голове, именно поэтому собакам, а также всем прочим прелестным животным совершенно незачем ходить ни в Мариинский театр, ни в музей, потому что мы смотрим глазами, а видим мозгом, мы слушаем ушами, а слышим мозгом, и так далее по всем сенсорным системам можно пройтись. Нужен подготовленный мозг. Это я, кстати, говорю и на тему элитарности.
Не в том дело, что есть плохой и хороший мозг, а в том, что мозг должен быть образован, иначе ему бесполезно смотреть на «Черный квадрат», на «Красный квадрат», слушать Шенберга и так далее. Когда Бродский говорит о том, что искусство — это наша «видовая цель», то я бы хотела подчеркнуть вот какую вещь. Искусство — это другой, в отличие от науки, которой, скажем, занимаюсь я, другой способ познания мира и другой способ описания мира. Вообще другой. Вот вы говорили, ваша честь, вначале насчет еды. Я хочу сказать, что обычная, широкая публика считает, что есть вещи серьезные — это жизнь, в крайнем случае технологии, науки. А есть такой довесок, так сказать, десерт: можно съесть, а можно и не съесть, можно использовать разные ложки, вилки, щипчики и так далее, а можно просто руками хватать. Вопрос в том, кем мы хотим быть. Если мы просто владельцы ушей, носов, глаз и рук, тогда без этого всего можно обойтись.
Но искусство делает то, что — я опять вам подыгрываю, — что сделал Пруст на тему памяти. Пруст открыл — я хотела сказать, законы памяти, но это слишком пафосно. Он сказал про память то, до чего современная наука со всеми ее технологиями и огромными возможностями только подбирается. У художников — в широком смысле, совершенно неважно, какие это художники, — есть какие-то щупальца такие, которыми они открывают вещи, которые невозможно открыть с помощью науки. Точнее говоря, возможно, но очень нескоро. Импрессионисты открыли про зрение. Не про палочки и колбочки, не про структуру глаза, а про видение. Они открыли то, что через несколько десятилетий после этого открыла сенсорная физиология, которая стала изучать, как человек воспринимает сложные зрительные объекты. Поэтому, опять возвращаясь к Бродскому, это то, чего другие сделать не могут. Для того чтобы я могла увидеть, услышать, осознать что-то, у меня должен быть тренированный мозг. Мы рождаемся на этот свет с одинаковым мозгом более-менее (если не считать генетику), пустым текстом на нейронной сети, которая у нас всех есть. Но мы, каждый в свое время, предстанем перед Создателем с совершенно другой нейронной сетью, и там будет написан текст всей нашей жизни, включая еду, Леонардо, губные помады, юбки, книжки, ветер, солнце в определенный день — все там написано. Так мы хотим, чтобы этот текст был сложный, или мы хотим, чтобы это были комиксы? Тогда мозг надо готовить.
Кстати говоря, скажу еще и материалистическую одну вещь, кому интересно, могу дать ссылки на серьезные научные статьи. Вы, кстати, тоже говорили о фитнесе: искусство — это фитнес. Конечно, если мы ляжем на диван и будем на этом диване лежать полгода, то после этого мы не будем знать, как с него встать, не то что как ходить. Если мозг не занят трудной работой, тогда нечего удивляться и обижаться. В нем будет простой текст, скучный и простой текст. Мозг совершенствуется от сложной работы, а искусство — это очень сложная работа для мозга, потому что оно требует, я повторяю, подготовки и там много нетривиальных ходов. Это так тренирует нейронную сеть, что она физически улучшается. Мы знаем, что как от собственного музицирования, так и от прослушивания сложной музыки нейронная сеть становится качественно другой, очень сложные процессы идут в мозгу человека, который слушает музыку или играет ее. Очень сложные процессы идут, когда человек (который понимает, что он делает, а не просто у него глаза открыты) смотрит на сложную картину или живопись. И сам объект, будь он живопись, скульптура, кино или что угодно, он ведь не автономен, он зависит от того, про что Цветаева в свое время говорила «читатель-соавтор». Вот зависит от того, кто читает, кто слушает, кто смотрит. Это серьезная история. Я недавно как раз читала одну статью в очень серьезном западном журнале про то, что происходит в мозгу у танцовщика. Очень сложные процессы идут. То есть не стоит думать что искусство — это какая-то такая легкая, приятная добавка, что можно вообще просто одеться, а можно — красиво. Это не про это, это не про «красиво». Это другое видение мира, принципиально другое, не цифровое, если понятно, что я имею в виду, это не алгоритмы, это гештальты, это размытое, это про то, что философия называет qualia, качество. Qualia — это то, что не может быть никак описано, это first person experience, это «как я чувствую». Вот мы пьем одно и то же вино, вы говорите: как-то кисловато, ну напрасно здесь эти ноты. А я говорю: а по-моему, как раз эти ноты здесь как следует, хороши… Никакие граммы, миллиграммы, спектры не описывают таких вещей, как холодно, тепло, приятно, красиво. Здесь наука бессильна. Подсудимым разрешается вызывать свидетелей?
Владимир Познер: Это правда.
Татьяна Черниговская: Вот мой свидетель — Иосиф Бродский опять. И он написал замечательные слова. Если искусства, того, что мы сейчас обсуждаем, не будет, то «Верх возьмут телепаты, буддисты, спириты, препараты, фрейдисты, неврологи, психопаты. Душу затянут большой вуалью. Объединят всех сплошной спиралью. Воткнут в розетку с этил-моралью. Речь освободят от глагола». Если не хотим, чтобы это с нами случилось, — а оно уже тут… (Аплодисменты в зале.)
Владимир Познер: Аплодисменты не смутили меня.
Татьяна Черниговская: Кто бы сомневался. Мы спрашивали еще утром, будет ли пытать.
Владимир Познер: Я сказал, что да. Хочу вас спросить вот о чем. В стародавние времена, ну скажем, во времена Ренессанса, скажем так, очень мало людей имели доступ к тому, что мы называем искусством. Это уже тогда должно было внушать такой же уровень пессимизма, какой звучит у вас, когда вы говорите о сегодняшнем дне, при том что сейчас у людей несравненно больше возможностей так или иначе соприкоснуться с искусством?
Татьяна Черниговская: Вопрос хороший. На самом деле я думаю, что для серьезного ответа на ваш вопрос нужно почитать, скажем, Гуревича, который писал о категориях средневекового искусства. То есть для этого нужно знать, как мыслили эти люди, а это информация, которая с помощью томографов, я так в шутку говорю, не добывается, зато она добывается из того самого искусства, которое то ли дает надежду, то ли ее разрушает. Поэтому у меня ответа… почти нет.
Ирина Прохорова: Фрески-то недаром рисовали. Это замещало невозможность читать…
Владимир Познер: Я напомню всем, что реплики подсудимых абсолютно недопустимы. (Смех в зале.)
Татьяна Черниговская: А что касается пессимизма — не хочется банальные вещи говорить. Да, я алармистка и пессимистка, и вообще апокалиптическое — я вот его прямо вижу со всех сторон. Потому что мы заигрались. В искусственный интеллект заигрались, и еще получим от него, и вообще во все цифровое, мы верим тому, что можно взвесить, что можно потрогать, что можно сосчитать. И вот куда мы пришли. Когда рушат Пальмиру, и когда происходит… Совсем не хочу ни на какую политику выходить, но в этом зале по лицам видно, что у вас мурашки должны бежать чуть не каждый день по спине от того, что творится. Сложилась угроза всей цивилизации. Я пытаю уже некоторое время — да, я тоже это умею делать — крупных математиков и серьезных музыкантов вот таким вопросом. Вот если мы все же доиграемся и человечество с лица Земли исчезнет, просто никого не останется, останутся музыка и математика? Я, разумеется, не такая простушка, чтобы иметь в виду ноты, партитуры и математические книжки. Я клоню вот куда. Никакой музыки и формул во Вселенной не летает. Это не то, что вот там уже все есть, а некоторые счастливцы, вот Моцарт — хотя эта точка зрения артистически мне нравится — потом рождается и вынимает оттуда, условно говоря, 40-ю симфонию. Но все-таки это маловероятно. Поэтому если нет того, кто читает, — то нет и книги. Если нет того, кто слушает, то нет и музыки. И мы настолько безумны, что ли, чтобы вот все это уничтожить?! Это же конец. Поэтому мне кажется, что если у нас какие-то шансы выжить есть, то — хотя я человек науки, а не искусства — они лежат именно в искусстве.
Владимир Познер: Скажите, пожалуйста, вы согласны с точкой зрения и с высказыванием Пикассо о том, что искусство — это ложь, которая позволяет нам понять истину?
Татьяна Черниговская: Я не уверена, что мне нравится такая формулировка. И да, я могу сказать, что люди, у которых галлюцинации, так же уверены в их реальности, как мы почему-то уверены в реальности окружающего нас мира. И поэтому бесполезно говорить: то, что ваша безумная нейронная сеть порождает, это ложь все, а правда-то другая. Я бы не стала обсуждать это в категориях «ложь — не ложь».
Владимир Познер: Хорошо. Легкий вопрос. Я тут подготовился и кое-что почитал, я ведь обычно искусством не занимаюсь профессионально. Так вот, искусство — это не то, что ты видишь, а то, что ты заставляешь других видеть.
Татьяна Черниговская: И да, и нет. Потому что заставляешь других видеть — это если тебе очень повезло и ты смог сформулировать, что видеть-то (необязательно вербально). Мой маленький сын занимался когда-то здесь, в Эрмитаже, в студии, где детям никто не говорит: вот это гениальный художник, а это — нет. Они как-то там варятся, варятся, а потом, глядишь, и получилось. И вот это «глядишь, получилось» — это на тему «показать другим». Если удается это сделать, то здорово.
Владимир Познер: Спасибо большое. Сейчас я вынесу решение, виновны вы, не виновны и как вас наказывать. Меня попросили это делать со всей строгостью. Но я хотел бы сказать два слова, прежде чем это произойдет. Первое. Я полагаю, что обсуждать вопрос о том, для чего нужно искусство, — это пустое дело. Нужно оно, не нужно — оно есть и будет, пока есть люди. Это то, что из нас выходит, из кого-то сыровато, из кого-то блестяще, но это часть нас. Поэтому не имеют никакого значения эти рассуждения: нужно, не нужно, кому нужно, чего нужно. Это просто самовыражение. И поэтому оно есть, оно будет, пока мы будем. Я чуть сожалею о том, что все-таки не возник вопрос для меня важный: деньги и искусство. И в стародавние времена платили за искусство, и художники выполняли заказы — что Микеланджело, что любой средний художник. Но сегодня что-то произошло. Когда покупается картина Пикассо за 172 миллиона долларов, мне кажется, что что-то не так. Смещаются, что ли, представления.
И еще не могу не высказать мысль по поводу творческого заряда у русского человека, о котором говорил господин Джонстон. Вы все, конечно, читали «Левшу» господина Лескова. Вы помните, что всех поразил английский инженер, который сделал механическую блоху. Но мы решили, что наши еще лучше сделают, и поручили это Левше. Он поработал, потом принес блоху обратно, а она не прыгает. И сказали старшие: «Что же ты сделал, сволочь такая!» — «Ну так я ее подковал». Что вообще невероятно трудно — подковать блоху. Но только она перестает прыгать. Но достижение замечательное. В этом тоже есть некое творчество. Господин судья, вам слово.
Михаил Пиотровский: Спасибо большое. Прыгающих блох очень много подковано.
Думаю, главная моя задача — сравнить, как наша дискуссия соотносится с лондонской. По-моему, вышло ничуть не хуже. Хотя устраивать суды над искусством у нас в стране — это не совсем правильное дело. У нас были суды над «Онегиным», у нас был, не к ночи помянут, народный суд над Бродским. И надо сказать, именно в этом городе всегда происходят все самые сложные идеологические столкновения ХХ века. Суд над Бродским — это было самое сложное идеологическое столкновение нашего века, которое выявило все. Суд и преследование Ахматовой и Зощенко, и до этого убийство Кирова, и все остальное. В этом городе тихо ничего не бывает, он особенный. Я думаю, что подсудимые вели себя замечательно. Никто не признался, никто себя не оговорил, не оговорил своих соседей и друзей.
Главное, что вы все очень хорошо описали, это что качество жизни зависит от наличия искусства. Без хорошего искусства нет хорошего качества жизни. И похуже — тоже. Было прекрасно сказано, что мы даем ответы на вопросы, которые никто не задавал, в этом и есть смысл искусства. Это целая теория: мы должны удовлетворять потребности, которых еще нет. Это и есть культурная индустрия, это то, чем занимается культура. Поэтому мозг надо готовить, нам нужен сложный человек. И не только люди, у нас в музей и кошки ходят, у нас все замечательно.
Владимир Познер: Одну минуточку. Я так понимаю, что вы всех оправдываете?
Михаил Пиотровский: Я — да, всех оправдываю, я считаю, что все справились с прокурором.
Владимир Познер: Тогда я должен как-то ответить, сказать: «Позор!»?
Михаил Пиотровский: Нет.
Ирина Прохорова: На свободу с чистой совестью.
| / Сочинения / ЕГЭ / Часть C / Зачем человеку искусство? (по тексту Е.В.Амфилохиевой) Зачем человеку искусство? – над таким вопросом размышляет Е.В. Амфилохиева в своём тексте. Во все времена люди нуждались в самовыражении. В этом им помогало искусство – оно давало «возможность образно, понятно, живо выразить идеи, помыслы, стремления». Творчество помогало одарённым людям раскрыться и проявить свои таланты, в результате чего рождались на свет прекрасные произведения искусства, начиная от красивой росписи глиняного горшка и кончая шедеврами мирового масштаба. Добавил: Elistratova
/ Сочинения / ЕГЭ / Часть C / Зачем человеку искусство? (по тексту Е.В.Амфилохиевой) |
Зачем нужно искусство
Искусство (перформанс, в частности) делается для того, чтобы люди задумались.
Ради того, чтобы люди задумались о силе правды, Муций Сцевола сжег правую руку, держа ее над огнем в то время, пока говорил. Вообще говоря, спалить руку – в этом ничего особенно хорошего нет. Но сделанный в нужном месте в нужный момент, с благородной целью – поступок становится подвигом.
Поступок Муция Сцеволы – это был перформанс. В самом перформансе как таковом не содержится прекрасного. Акцией – водворением писсуара в музей – заменить картину невозможно. Писсуар красивым не назовешь. Писсуар Дюшана сам по себе не есть произведение искусства. Произведение возникает в дальнейшем, оно ткется из обсуждения вещи: диалоги в обществе, переосмысление культуры – вот желаемый результат. Можно обсуждать, является ли писсуар, выставленный в музее, пародией на Священный Грааль, ведь чаша, становящаяся сакральной в музейном окружении, уже перестает быть утилитарной – и, значит, это насмешка над христианскими корнями западного искусства. Разве чаша, которую нарекли Граалем, была изначально священной, разве жена Готфрида Бульонского, привезшая ее в Брюгге, понимала, что реликвия может дать импульс искусству Северного Ренессанса? А ведь писсуар, объявленный фонтаном, отсылает нас… И так далее, можно продолжать бесконечно. Таким образом, факт длящейся культурной дискуссии уравнивает (до определенной степени) перформанс со станковым искусством.
Отнюдь не все, что проделывали молодые люди, желая приобщиться к акционизму, одинаково значимо. Обсуждать газовую горелку, привязанную к пенису мастера, трудно: на Прометея художник не похож, и символика нас не ведет никуда. Скорее всего, это неудачный перформанс. Или, допустим, мастурбация на вышке бассейна – еще один образчик акционизма; можно обсуждать этот акт, но совсем недолго, поскольку сообщение не содержит богатой социокультурной коннотации. Человек мастурбирующий, похож ли он на Диогена, который, как известно, публично удовлетворял сам себя? Тут далеко не уйдешь, стоицизма мало. Это был акт независимости? Вряд ли. Вот и все, получился короткий дискурс.
А вот врата Ада, понятые как двери приемной ФСБ, – это полноценный образ. Художник восстал не просто против Путина и ФСБ (что само по себе неплохо), он поставил перед запуганным обществом вопрос: стоит ли вечно жить в страхе расплаты, или достойнее приблизить адское пламя? Иные не согласны; говорят, что двери ФСБ – это не врата Ада. Поскольку большинство из ныне живущих в скором времени сумеют увидеть врата Ада вблизи, и не только снаружи, но изнутри, то дискуссию следовало бы отложить до того времени, как они поделятся впечатлениями. Пока же скажем, что ведомство, произведшее столько зла, вполне может быть сопоставимо с Адом. Вы еще не согласны? Но вот у нас уже пять минут как идет дискуссия, а впереди еще столько вопросов: про Сталина, Андропова, Дзержинского, взрывы домов, провокации ФСБ, войну в Украине, заказные убийства, клептократию чиновников, крепостничество, Путина – это ведь только начало разговора.
Значит, цель художником достигнута: получился полноценный перформанс. Великий долгожданный перформанс, настоящее современное искусство большого современного художника.
Мы должны запомнить этот день как рождение современного искусства в России.
Зачем нам искусство?. Отчет о четвертой встрече… | by МОРЕ СЛОВ
Наконец-то погода сжалилась над нами и подарила солнечную субботу. Мы воспользовались этим благом судьбы и засели под кроной дерева в летнем дворе УФ ГЦСИ, чтобы обсудить зачем нам искусство. Ниже приводим краткие выдержки из беседы, которые, как мы надеемся, сподвигнуть вас на самостоятельное осмысление.
Разговор начали с перечисления функций искусства:
Егор: Эстетическая функция, позволяющая наслаждаться искусством без наделения его смыслом, без пояснительных записок.
Анастасия (называет себя застрявшей в эпохе Просвещения): Искусство играет культурную, образовательную роль. Образование стоит для меня на первом месте.
Настя: Давайте посмотрим на искусство с точки зрения творца. Зачем ему творить? Во-первых, творцом движет желание поделиться со зрителем своим мироощущением. Во-вторых, творчество — это сублимация чувств и переживаний. Давайте назовем всё это экспрессивной функцией.
Лиза: Искусство=рефлексия.
Н.: Искусство затрагивает эмоции. Искусство — стимул к каким-либо действия для человека. И. вызывает реакцию.
Женя: Искусство=познание мира. Оно находится между религией и наукой
А.: А я предлагаю такую линию: религия — искусства — философия — наука.
Яна: Искусство — это язык, коммуникация. Определенная знаковая система (передаём привет семиотике).
Ж.: Да, но все же непрямая коммуникация, подразумевающая диалог.
Л.: Искусство в принципе непонятное. Для кого-то потребуется помощь в объяснении — кураторы и критики созданы для этого.
К: Искусство действует на людей по-разному, как медицинский препарат — у кого-то организм принимает, у кого-то отторгает. И = это мода.
Е.: Искусство позволяет играть.
Можем ли отказаться от искусства:
Мы очень долго размышляли на тему искусства как потребности. Большинство участников пришло к мнению, что искусство говорит об определенном статусе, который четко вписывается в пирамиду потребностей Маслоу.
Н. : Искусство — неотъемлемая часть психики. Для меня есть четкое определение искусства -это искусственно созданное что-то человеком. Следовательно искусство и человек неотделимы.
Катя: Искусство создано для того, чтобы не сойти с ума. Это точка выхода эмоций.
Есть ли общее между искусством и религией?
Л.: Искусство и религия зарождаются от страха смерти. Искусство более антропоцентрично в отличии от религии. Искусство может абстрагироваться от бога.
Н.: Искусство и религия понимаются интуитивно. Превалирует чувственное понимание. Также и у религии, и у искусства свои правила (с этим тезисом не согласился Егор, утверждая, что правила одинаковые, так как везде есть школы, имеющие похожую структуру)
К.: Границ между искусством, наукой и религией не существует. Мы сами придумываем эти условности.
Л.: Установление таких границ — проблема российского образования, где четко разделяют три института — религию, науку и искусство.
В конце беседы мы попытались выделить главную функцию искусства, но так и не смогли. Хотя для кого-то в приоритете остаются духовность искусства, партиципаторная функция или искусство как потребность. Но никто не отрицает, что каждая функция дополняет другую. И в этом вся сила искусства.
дискуссия о том, зачем городу современное искусство • Звезда
Роль и значение современных художественных практик для развития городской экономики и жизни в целом — вопрос, который по-прежнему остаётся непрояснённым для многих, а самое главное, для городских властей, от которых в первую очередь зависит успешное развитие культуры в регионе: музей PERMM всё ещё находится в неопределённом положении, а подобающей инфраструктуры вокруг него никак не складывается.
В то же время, мировой опыт (и даже опыт ряда других российских городов) показывает, что современное искусство может стать мощным драйвером для всестороннего развития. Так почему же в Перми всё происходит так, как происходит? Ответить на этот вопрос трудно, но ясно одно: эта тема не должна исчезать с городской повестки. Именно поэтому на базе Центра городской культуры состоялась дискуссия под названием «Зачем городу современное искусство, а современному искусству город?», в которой приняли участие пермские художники, общественники, коллекционеры и представители музейного сообщества. Интернет-журнал «Звезда» с сокращениями публикует несколько ключевых выступлений.
Наиля Аллахвердиева, руководитель музея PERMM
— Сейчас я очень переживаю относительно перспектив развития музея PERMM в городе. Дело в том, что я в принципе перестала понимать, как на данном этапе формулируется культурная политика, связанная с развитием современного искусства в Перми. Мне кажется, [со стороны властей] сегодня есть ощущение глубокого непонимания, зачем современное искусство в принципе нужно городу. Более десяти последних лет вся история его динамического развития на территории связана с ролью политического заказчика. В этом смысле разговор тоже касается того, как постоянно сменяемые заказчики в виде новых политических элит видят и представляют себе соответствующие перспективы развития. А ведь именно исходя из этого мы должны делать выводы, как нам поступать, как нам аргументировать позицию и влиять на эти перспективы. А смены политических команд каждый раз радикально меняют эти представления.
До «культурного проекта» Пермь не была в фарватере современного искусства, хотя в Екатеринбурге к тому моменту, например, существовал филиал ГЦСИ, поэтому и динамика развития этой сферы в двух городах радикально отличалась. Но тут появился музей PERMM, который мыслился как супер-амбициозный проект в рамках территориального развития города. С тех пор многое изменилось, и это наследие, кроме всего прочего, стало причиной определённых комплексов: мы всё ещё соизмеряем себя с амбициозным периодом и нам сложно от него отключиться и выйти за рамки этого контекста. А ведь чем больше проходит времени, тем более призрачными становятся наши шансы вернуться в исходную точку. Поэтому есть потребность в новой стратегии, но как её можно спроектировать, если контекст радикально поменялся, а концепция развития территории формируется ситуационно?
Когда в истории музея PERMM произошёл кризис, связанный с увольнением Марата Гельмана и предписанием, в соответствии с которым PERMM должен был покинуть аварийный Речной вокзал, мы рассматривали ситуацию как патовую: содержательная стратегия музея дала сбой и надо было её менять. Первые несколько лет после этого кризиса, когда музей переехал в здание на бульваре Гагарина, я занималась преимущественно работой над ошибками: я понимала, что одним из проблемных аспектов был тот факт, что музей с момента своего создания активно находился в политическом поле и поэтому являлся заложником множества спекуляций. Первое время я сводила деятельность к попытке выйти из этого поля.
Однако вместе с этим неизбежно случился и выход из поля смыслов, нужно было искать новые. И мы изменили отношение к городу, музей стал активно работать со смыслами территории. В этом плане федеральная повестка сменилась на локальную. Мы стали, возможно, менее видимы в федеральной повестке, но мы надеялись, что эта работа приведёт нас к возвращению музею всех масштабов деятельности, которые когда-то были у него. Но, как уже было сказано, чем больше проходит времени, тем сильнее истончается эта иллюзия.
Хороший вопрос — что являет собой музей, когда у него фактически нет собственного здания. Бесконечное откладывание создания полноценного стабильного музея и его вечное проектирование приведёт к тому, что мы не сможем гарантировать сохранность музейной команды в том виде, какой есть сейчас. Правда, я не думаю, что это является проблемой для местной власти, которая, по сути, мыслит в рамках установки «незаменимых у нас нет».
Если музей представляет собой некую рамку деятельности, то почему бы эту рамку не расширить и не передать нам в управление завод Шпагина, ведь тогда у нас хотя бы рамочно будет возможность расти. На сегодня в качестве альтернатив нам предлагают только паллиативные варианты, которые для нас очень сложны: они предполагают, что мы можем переехать ещё куда-то на временное размещение, а ведь любой переезд очень энергозатратен. А какого-то решения, отличного от паллиативного, нам не предлагается, ведь музей не проектируется как часть серьёзной территориальной стратегии. Такое впечатление, что в глазах чиновников музей, несмотря на наши очевидные успехи, является скорее репутационной помехой и его, по их мнению, просто надо куда-то приткнуть.
В конечном итоге, тот факт, что ничего существенного в этом направлении не происходит, является крайне негативным фактором, который повлечёт за собой утрату доверия к идеям какого-то территориального развития. Растущий скептицизм размывает критическую социальную позицию, которая для нас могла бы стать возможностью аргументации, что столько ждать и бездействовать просто неприлично.
Музей современного искусства должен проектироваться как серьёзный и важный инструмент территориального развития. В противном случае мы получаем воронку для высасывания бюджетных денег без видимых результатов. На сегодняшний день проектирование процессов не ведётся, причём мы понимаем, как это нужно делать, но не можем сдвинуться в этом вопросе дальше собственных границ компетенции.
Кроме того, есть проблема инфраструктурного развития. Невзирая на то, что мы последние шесть лет укоренялись в городе, под нами нет базы, которая позволяла бы уверенно чувствовать себя сегодня и в будущем. В Перми не хватает галерей современного искусства — сегодня их просто нет. У нас нет и чёткой образовательной инфраструктуры — она очень слабая. Сама система производства современного искусства на территории просто не проектируется.
Никита Семёнов, арт-директор школы дизайна «Точка»
— Несколько лет назад я был в Екатеринбурге, и там мы посетили частную галерею. В то время у нас в Перми ничего подобного не было — то есть, музей современного искусства уже был, но не существовало каких-то других инициатив такого плана. Возможно, существовала разве что арт-резиденция, но она была и остаётся довольно непонятным проектом. Сейчас ситуация в этом смысле меняется, и хорошо: как раз тогда я почувствовал, как искусство может становиться инструментом для познания города, какого-то отдельного явления или объекта.
Причём в той галерее, о которой я говорил, как раз была экспозиция, посвящённая Екатеринбургу. А у нас редко задумываются об осмыслении города посредством искусства. Этот процесс, конечно, идёт так или иначе, но мне кажется, что инициируется он по большей части снизу, а вот город не понимает, зачем ему всё это нужно: возможно, ему просто плохо объясняют, возможно, он не хочет прислушиваться к объяснениям. В школе «Точка» мы стараемся использовать искусство и дизайн, потому то они тесно связаны и представляют собой отличные инструменты для познания окружающего мира.
Мне кажется, что город, хоть и является спонсором институций, но не понимает их цели, у города нет стратегии «окультуривания» людей, несмотря на то что это важный инструмент для городских преобразований. Но его не воспринимают таковым, а искусство оценивают с точки зрения затраченных на него средств. Более того, даже сами культурные организации не до конца это понимают: нередко вся стратегия ограничивается подходом «вот мы сделали выставку, приходите и окультуривайтесь», а ведь стратегия вовлечения людей в искусство тоже должна быть, и она, как правило, довольно сложная. Сейчас мало организаций, которые это понимают. Музей современного искусства в этом смысле флагманский проект, и хорошо, если он будет действовать на заводе Шпагина, если Наиля готова взять на себя эту территорию. Но нам необходимы и локальные очаги развития: если в районах их не появится, то одной только централизованной активностью проблемы не решить.
Надежда Агишева, руководитель фонда «Новая коллекция», депутат ПГД
— Наиля нарисовала хороший образ — образ музея, который как бы подвешен и ни на что не опирается. Я хочу высказаться об этом с точки зрения моего депутатского опыта и понимания того, как сегодня устроена система управления культурой в городе, крае и стране. Так сложилось — и это, на мой взгляд, сильно затрудняет взаимодействие системы городских сообществ с крупными институциями — что у нас у всех разные полномочия. Оперный театр, Театр-Театр, Музей современного искусства, Пермская галерея формально не подчиняются муниципальной власти и не финансируются ей.
Когда мы с Наилёй пытались отыскать возможности для соответствующей коммуникации, выяснилось, что законодательство затрудняет участие муниципалитета во взаимодействии с учреждениями. И на самом деле, вопрос, заявленный в качестве основного на нашей дискуссии, на мой взгляд, должен стоять ещё шире: поддерживает ли город не только современное, но и вообще какое-либо искусство? На этот вопрос есть достаточно простой ответ: механизмы такой поддержки очень устарели. Город или поддерживает муниципальные учреждения (ТЮЗ, театр «У Моста»), или — единственный механизм — поддерживает отдельные мероприятия. Ну, ещё есть совсем мелочи, вроде поддержки творческих союзов или безвозмездной передачи мастерских в пользование художникам (последнее, кстати, хорошо и правильно; другой вопрос, как эта форма поддержки распределяется между молодыми современными художниками и художниками, скажем так, традиционной школы).
Даже если сообщества будут продвигать идею более эффективного взаимодействия и управления культурой, существующие механизмы — не самые эффективные и довольно грубые. Так что у меня есть мысль: институции и художники должны внятно сформулировать цели и задачи, которые они могут подать городу. Здесь несколько перспективных направлений: прежде всего, это участие современных художников в пространственном развитии города — то, что отлично делала паблик-арт программа музея PERMM. Это самый короткий путь к зрителю, а кроме того, самый короткий путь к большой дискуссии, ведь нет ничего плохого в том, что люди критикуют тех же «Красных человечков», дискуссия всегда должна быть. Кстати, если мы вспомним дискуссию о том, надо ли реставрировать «Пермские ворота», группа, которая выступала против исключения объекта из городской среды, оказалась достаточно значимой и влиятельной: у власти нет никаких оговорок по этому поводу, все понимают, что этот объект уже стал городским брендом и вполне себе отработал расходы на него.
Следующий шаг: современное искусство должно восприниматься как ресурс для развития креативных индустрий. Креативная экономика может использовать любое искусство для своего развития, но современное искусство и дизайн тут имеют огромный экономический потенциал. В этом отношении, как мне кажется, запустились определённые процессы: дело не только в трендах, но и в понимании ресурса креативной экономики и увеличении её доли в экономике региона. Такая задача стоит на повестке дня, а вот обсуждать её нужно, пожалуй, не с чиновниками от культуры, а с теми представителями власти, которые отвечают за развитие экономики.
Ну и третий аспект: культура, искусство как фактор решения социальных проблем. Мы должны дать голос уязвимым категориям, дать им возможность самореализоваться вокруг проектов в области дизайна и искусства. Музей PERMM этим активно занимается. Другое дело, что город не выступает заказчиком, а эта тема в чистом виде муниципальная, ведь краевая власть очень далека от жителей города. Как раз город, сформировав соответствующее предложение, может стать заказчиком именно этих направлений, в идеале, в лице представителей департамента социальной политики.
Илья Гришаев, художник
— У меня есть ощущение повторяемости: понятно, что искусство необходимо городу, но при этом все бесконечно продолжают обсуждать этот вопрос. Мне кажется, мы все в каком-то смысле заложники «культурного проекта» и того искусства, которое появилось в Перми в его эпоху. Я иногда спрашиваю себя: было ли здесь вообще современное искусство до этого мегапроекта, привнесённого извне? Понятно, что современное искусство — это не институции и не работа различных департаментов, а нечто, что распространяется в эфире вокруг нас, и вопрос в том, замечаем мы это или нет.
Проблема в том, что мы склонны воспринимать современное искусство как нечто целостное, но я вижу это явление очень разным и многогранным. С точки зрения музея PERMM оно одно, с точки зрения уличных художников — другое, с точки зрения министерств и департаментов — третье. Способ создать коммуникацию, способ выйти из этого бесконечно повторяющегося цикла в том, чтобы встретиться и начать говорить. Собравшиеся здесь — это ресурс, ведь мы создаём что-то, аккумулируем наш труд и делимся его плодами друг с другом. Важна и образовательная деятельность. В этом можно убедиться, когда мы создаём паблик-арт проекты и фиксируем разрыв [между художником и горожанином, зрителем]. Этот разрыв существует и сейчас, и его можно преодолеть, только закрыв гештальт «культурной революции», проработав её травму — именно это и делается посредством диалога и посредством образовательных проектов.
Арсений Сергеев, художник, куратор проектов современного искусства
— Вопрос, зачем нужно современное искусство, задан верно, но в выступлениях чёткий ответ на него не формулируется. Между тем, мы по умолчанию понимаем, что современное искусство полезно городу, что оно являет собой необходимый компонент развития. Если мы его удаляем, развитие прекращается.
Если уж говорить о философии деятельности художников на определённой территории, в городе и в стране, это вполне фундаментальные вещи. Давайте оглядимся: мы увидим, что практически всё, что нас окружает, нарисовано художниками. Так как вообще можно сомневаться в необходимости искусства? Его главная, принципиальная, фундаментальная функция не развлечение, не душевный отдых и даже не познание окружающего мира. Его главная функция — моделирование реальности. Вы не можете ничего создать до того, как это что-то будет нарисовано, визуализировано.
Людям, которые принимают решения о финансировании связанных с искусством проектов, надо постоянно напоминать, какой в этом смысл и зачем это нужно. Они спрашивают: «Какая в этом выгода?», а философскую рамку легко опускают просто по той причине, что у них есть текущие задачи, которые нужно выполнять. Мы говорим о пользе искусства, но нужно ещё и подтверждать это, и здесь важен момент постоянной актуализации модельной функции искусства. Сегодня естественен тренд на свёртывание всякого развития, этому тренду нужно противостоять, а это возможно только при помощи совместных усилий.
ЕГЭ по русскому языку 2021 задание 23: номер 187
(1)Что же такое искусство? (2)Зачем оно человеку? (3)На первый вопрос, кажется, ответить более менее просто. (4)Например, если открыть энциклопедический словарь, то там искусство определяется как художественное творчество в целом. (5)Это литература, архитектура, скульптура, живопись, графика, декоративно-прикладное искусство, а также музыка, театр, кино и другие разновидности человеческой деятельности, которые отражают окружающую действительность в художественных образах.
(6)Также словом «искусство» определяют высокую степень мастерства в любой сфере деятельности.
(7)Более поэтично об искусстве писал известный скульптор Н. В. Томский, называя его «душой народа».
(8)Искусство — это и определённый способ передачи информации, оно является историком, летописцем и бытописателем своей эпохи. (9)По художественным произведениям мы узнаём о значимых событиях прошлого, а также о том, как люди жили раньше, какие костюмы носили, какими предметами пользовались, чем увлекались, о чём думали. (10)Искусство можно назвать и способом общения людей. (11)Ведь в подлинном произведении всегда заключены мысли и чувства его творца. (12)Вот почему во все времена и у всех народов так велика тяга к искусству — оно даёт возможность образно, понятно, живо выразить идеи, помыслы, стремления — словом, всё, что волнует человека и чем ему хочется поделиться с другими.
(13)Как же рождается искусство? (14)В Античности широкое распространение получила теория Платона о том, что художником овладевает потустороннее начало — божественная «мания», вырывающая его из обыденного состояния и наполняющая неведомой силой, под властью которой он создаёт произведение. (15)А философ Шеллинг считал, что «художник непроизвольно и даже вопреки своему внутреннему желанию вовлекается в процесс творчества, подобно тому как обречённый человек совершает не то, что он хочет, но выполняет здесь неисповедимо предписанное судьбой».
(16)Многие считали главным двигателем искусства научные знания. (17)Действительно, многие выдающиеся мастера были людьми широко образованными. (18)Однако одной образованности мало. (19)Культура художника вбирает в себя гораздо большее, она не мыслится вне его идейных убеждений и высоких моральных качеств. (20)Художник не может творить, если его душа мертва, а сердце холодно или жестоко. (21)Вспомните строки А.С. Пушкина: (22)«Гений и злодейство — две вещи несовместные». (23)Искусство очень сильно тем, что влияет на мысли и чувства человека, поэтому оно не должно быть злым и разрушающим. (24)Его задача — удовлетворение духовных потребностей людей путём создания произведений, которые могут доставить человеку радость, наслаждение, заставить сочувствовать и сопереживать и даже пробудить в нём художника. (25)Ведь в душе каждого из нас живёт художник, пусть мы и не умеем профессионально рисовать, петь или играть на музыкальных инструментах. (26)И этот «внутренний художник» заставляет нас тянуться к прекрасному: книгам, музыке, театру, живописи. (27)Задумайтесь об этом — и вы сами найдёте ответ на вопрос «Зачем человеку искусство?»
(Е. Амфилохиева)
Какие из перечисленных утверждений являются неверными? Укажите номера ответов.
- В предложении 3 содержится ответ на вопросы, поставленные в предложениях 1–2.
- В предложениях 16–20 представлено рассуждение.
- Предложение 9 объясняет содержание предложения 8.
- Предложение 12 содержит вывод из высказанных в предложениях 10–11 суждений.
- Предложения 23–26 включают элемент повествования.
Пять причин, почему нам нужен арт
«Если бы я мог сказать это словами, не было бы причин рисовать».
~ Эдвард Хоппер
Эдвард Хоппер — Одиннадцать утра
Искусство во многих формах существует в каждом сообществе, каждой культуре и каждой стране. Искусство создавалось с незапамятных времен, о чем свидетельствуют наскальные рисунки и наскальные рисунки, и в современном мире мы знаем, что искусство может быть важной экономической силой, но мы продолжаем сомневаться в ценности искусства.
Часто я слышал, как кто-то отвергает произведение искусства, говоря: «Я мог бы это сделать» или «Я этого не понимаю». Возможно, не придавать значения тому, что мы сами можем сделать, или ожидать, что вещи будут легко поняты, говорит о потере вдумчивости и творческих способностей в нашем мире и только увеличивает нашу потребность в искусстве.
Вот пять причин, почему я считаю, что нам нужно искусство:
1. Искусство — это естественное поведение человека: Создание искусства — это примитивное поведение.Дети во всем мире инстинктивно создают. В каждой культуре есть искусство. Подобно языку и смеху, искусство — фундаментальное человеческое поведение. Проще говоря, искусство — это часть нас. Нам нужно искусство, потому что оно делает нас полноценными людьми .
2. Искусство — это общение : Искусство, как и язык, является средством выражения идей и обмена информацией. Искусство предлагает нам способ передать то, что мы не обязательно полностью понимаем или знаем, как выразить. Искусство помогает нам делиться мыслями, идеями и видениями, которые невозможно сформулировать иначе. Нам нужно искусство, чтобы иметь полный спектр самовыражения.
3. Искусство исцеляет: Создание или переживание искусства может расслабить и успокоить нас или же оживить и стимулировать нас. Процесс создания искусства затрагивает как тело, так и ум, и дает нам время, чтобы заглянуть внутрь себя и поразмыслить. Познание искусства также дает нам повод думать и размышлять или может вдохновить нас встать и танцевать. Искусство дает расслабление, место для размышлений и уединения, чтобы полностью погрузиться в себя.. Чтобы сохранить здоровье, нам нужно искусство.
4. Искусство рассказывает нашу историю : Искусство — это урок истории, исторический документ, сохранение культуры и автобиография — все в одном. Искусство документирует события и переживания и позволяет нам глубже понять историю. Искусство отражает культурные ценности, убеждения и самобытность и помогает сохранить множество различных сообществ, составляющих наш мир. Искусство ведет хронику нашей жизни и опыта с течением времени. Нам нужно искусство, чтобы понимать и делиться нашей индивидуальной и общей историей .
5. Искусство — это общий опыт : Создание искусства — это коллективная деятельность. Такие формы искусства, как танец, театр и хор, требуют группы артистов и публики. Даже одинокий художник или поэт полагается на мастерство художника по краскам или переплетчика, чтобы создавать произведения искусства. Искусство предлагает нам повод собраться вместе и поделиться опытом. Нам нужно искусство, чтобы оставаться на связи.
Нравится:
Нравится Загрузка …
Связанные
Что такое искусство? Почему так важно искусство?
Что такое искусство? — Словарное определение искусства гласит, что это «сознательное использование навыков и творческого воображения, особенно в производстве эстетических объектов» (Мерриам-Вебстер)
Но дело в том, что искусство настолько разнообразно, что существует как много способов понять это как есть люди. Вот почему есть ученые, которые дают свое собственное определение этого слова, например, данное этим известным русским писателем, которое звучит так:
«Искусство — это деятельность, посредством которой человек, испытав эмоцию, намеренно передает ее. другие »- Лев Толстой
Известно, что в течение своей жизни Толстой писал на основе своего жизненного опыта, такого как его самая известная работа« Война и мир », в которой использовалась значительная часть его опыта во время Крымской войны.
И независимо от того, является ли его определение искусства лучшим или нет, дело в том, что люди смотрят на искусство, исходя из того, как они его пережили.
Что такое искусство?
Есть много общих определений искусства. Немного процитируем:
Искусство
- любая творческая работа человека
- форма самовыражения
- находится в качестве делания; процесс — не волшебство
- акт создания чего-то визуально развлекательного
- деятельность, которая проявляет красоту (Что такое красота в искусстве?)
- мастерство, идеальный способ делать что-то
- не вещь — это путь (Эльберт Хаббард)
- наиболее интенсивный вид индивидуализма, который известен миру
- открытие и развитие элементарных принципов природы в прекрасных формах, пригодных для использования человеком (Фрэнк Ллойд Райт)
Почему искусство важно?
Наверное, лучшая теория, которая мне нравится и которая лучше всего объясняет — Почему так важно искусство — принадлежит Ван Джонсу, тонко дает отличный ответ на тему «Что такое искусство?»
Ван Джонс представил график, который точно представляет взаимодействие между четырьмя аспектами общества и его различными членами.
Следовательно, Vones показывает, почему искусство важно для нашего общества?
График (ниже) представляет наше общество.
Обществом движут могущественные элиты, зависимые массы, правительство, культурные продюсеры и художники
График Ван Джонса
Слева вы видите действие, а справа — идеи; элиты наверху, а массы внизу. Есть внутреннее действие и внешнее действие.
Внутри — большие деньги: элиты тратят миллионы долларов, чтобы влиять на политиков и политиков.Внутренний акт может повлиять на создателей политики.
Снаружи мы на низовом уровне определяем наши ожидания и потребности, чтобы избранные кандидаты принимали законы, дающие нам власть. Массы отражают то, чего на самом деле хочет общество (сердце)
Левая сторона, «действие», часто означает поддающиеся количественной оценке изменения в политике. Правую сторону, «идеи», может быть труднее увидеть. Здесь мы не обязательно говорим о конкретных вещах, а скорее о «свободном пространстве».
Академические учреждения и аналитические центры, которые не всегда участвуют в немедленных политических победах, играют важную роль в создании культуры мысли
В то время как левая сторона, «действие», продолжает производить поддающиеся количественной оценке изменения политики и новые законы, правая стороны «идей», может быть трудно количественно оценить его результат.Хотя «голова» говорит о теориях и ученых, она не может внести сколько-нибудь значительного вклада в политику.
Здесь в этот момент вступают в игру художники
Художники здесь представлены на стороне идей, в «пространстве сердца».
Искусство обладает уникальными возможностями для того, чтобы волновать людей — вдохновляя нас, вызывая новые вопросы и вызывая любопытство, волнение и негодование.
Художники могут укреплять волю и подталкивать людей к действию.Они не думают, как политики или ученые.
Художники думают от всего сердца — большие, революционные и дальновидные идеи.
Вот почему художники могут побуждать людей к действию, тем самым внося значительный культурный и политический вклад.
Это то, что делает искусство мощным.
Влияние искусства на политику, культуру и людей
Искусство очень важно в обществе, потому что является важным ингредиентом для расширения прав и возможностей сердец людей
Когда активисты демонстрируют изображения детей, страдающих от бедности или угнетения в их кампании, это искусство, которое тянет за собой элиту общества и заставляет ее вносить изменения.
Точно так же, когда фотографы публикуют фотографии разрушенных войной территорий, это привлекает внимание масс, сердца которых тянутся к тем, кто нуждается в помощи.
Когда артист создает отличную музыку и фильмы, это развлекает людей по всему миру. Это искусство, меняющее общество.
Очень современный пример искусства в действии — это уличное искусство. Когда знаменитый итальянский уличный художник Блю создал фреску в Кройцберге, это вызвало множество сильных и разных реакций, глубоко укоренившихся в различиях между Восточным и Западным Берлином.
Кто бы мог подумать, что настенная живопись, на которой изображены две фигуры в масках, пытающиеся разоблачить друг друга, может вызвать такую сильную реакцию?
Теперь проблема, стоящая за этой фреской, — это совершенно другой вопрос для обсуждения. Но независимо от того, был ли эффект фрески хорошим или нет, нельзя отрицать, как хорошо выполненное произведение искусства может иметь большое влияние на общество.
Искусство также является замечательным способом изображения культуры со всего мира.
Когда вы видите дзен-сад в Сиднее или Сан-Франциско, вы знаете, что это практика, пришедшая из Китая.
Точно так же, когда вы видите бумажных лебедей, роящихся на красивой свадебной церемонии, вы знаете, что это оригами, искусство, пришедшее из Японии.
Когда вы смотрите фильмы с участием музыки и танцев Болливуда, вы знаете, что это фильм из Индии. Искусство обладает способностью брать культурные практики там, откуда они родом, а затем переносить и интегрировать их в разные части мира, не теряя своей идентичности.
Там эти формы искусства можно использовать, чтобы развлекать, повышать осведомленность и даже вдохновлять иностранцев принять эти культуры, какими бы странными или чуждыми они ни казались.
И именно это подразумевает Джон Дьюи в «Искусстве как опыте»:
«Барьеры растворяются; ограничивающие предрассудки тают, когда мы погружаемся в дух негритянского или полинезийского искусства. Это неощутимое таяние гораздо эффективнее, чем изменение, вызванное рассуждениями, потому что оно напрямую влияет на отношение ».
Это особенно важно в нашем глобализированном мире.
Искусство сыграло важную роль в борьбе с нетерпимостью к различным культурам, расизмом и другими формами несправедливой социальной сегрегации.
Поскольку иммиграция становится все более распространенной тенденцией, ожидается, что страны мира будут более терпимо относиться к тем, кто въезжает на их границы.
Искусство помогает добиться этого, обеспечивая должное признание самобытности и культуры во всем мире.
Почему искусство так сильно?
Пожалуй, самый простой ответ на этот вопрос: искусство трогает нас эмоционально.
Искусство мощно, потому что оно потенциально может влиять на нашу культуру, политику и даже экономику.Когда мы видим мощное произведение искусства, вы чувствуете, как оно глубоко затрагивает вашу сущность, давая нам возможность вносить реальные изменения.
По словам Льва Толстого:
«Деятельность в области искусства основана на способности людей заражать других своими эмоциями и заражаться эмоциями других. Сильные эмоции, слабые эмоции, важные эмоции или неуместные эмоции, хорошие эмоции или плохие эмоции — если они загрязняют читателя, зрителя или слушателя — они достигают функции искусства.”
В итоге искусство можно считать могущественным по следующим причинам, среди прочего:
- Оно обладает способностью обучать людей практически всему. Он может повысить осведомленность и представить информацию таким образом, чтобы многие могли легко ее усвоить. В мире, где есть те, у кого нет даже доступа к хорошему образованию; искусство делает образование еще более уравновешивающим фактором общества.
- It способствует культурному признанию среди поколения, которое в настоящее время озабочено своими технологиями.Фактически, можно сказать, что если бы не искусство, наша история, культура и традиции оказались бы в большей опасности быть забытыми, чем они уже есть.
- Это ломает культурные, социальные и экономические барьеры . Хотя искусство само по себе не может решить проблему бедности или обеспечить социальную справедливость, его можно использовать как уравновешенное игровое поле для бесед и самовыражения. Причина, по которой каждый может относиться к искусству, заключается в том, что у каждого есть эмоции и личный опыт. Таким образом, любой может научиться ценить искусство независимо от его социального происхождения, экономического положения или политической принадлежности.
- Это обращается к высшим уровням мышления . Искусство не просто заставляет впитывать информацию. Скорее, он заставляет задуматься о текущих идеях и вдохновляет на воплощение собственных. Вот почему творчество — это форма интеллекта — это особая способность, которая открывает возможности человеческого разума. Фактически, исследования показали, что знакомство с искусством может улучшить вас в других областях знаний.
На самом деле люди осознали, насколько мощным может быть искусство.
Много раз в истории мы слышали о людях, подвергавшихся критике, угрозам, цензуре и даже убийствам из-за их произведений искусства.
Те, кто несет ответственность за эти реакции, будь то воюющее правительство или диссидентская группа, принимают эти меры против художников, зная, насколько их работы могут повлиять на политику в данной области.
Однако в руках хороших людей искусство может быть использовано, чтобы вернуть надежду или вселить мужество в общество, которое переживает множество трудностей
Великое искусство порождает сильные чувства и рассказывает значимые истории
Искусство может принимать форму кино, музыка, театр и поп-культура — все они нацелены на то, чтобы развлечь людей и сделать их счастливыми. Но когда фильмы, песни или пьесы создаются для определенной аудитории или для определенной цели, искусство начинает диверсифицироваться.
Фильмы, например, могут быть сняты для распространения знаний или культурного признания. Песни также могут быть составлены таким образом, чтобы они вызывали определенные эмоции, вдохновляли или поднимали моральный дух людей.
В викторианский период в Англии женщины начали делать себе имя с помощью таких классических произведений искусства, как картина Элизабет Сирани « Порция, ранившая ее бедро ». гендерная предвзятость.
Порция ранила бедро, Элизабетта Сирани.
Сюжет картины изображает поступок женщины, обладающей такой же силой, как и сила мужчины. «Порция» представляет собой капитуляцию, потому что она не из тех женщин, которых в обществе называют слабыми и склонными к сплетням.
Одна из революционных работ в истории, которая в конечном итоге открыла двери искусства для женщин в целом, в конечном итоге показала силу женщин в искусстве
Есть также произведения искусства, которые запрещают сильный интеллектуальный дискурс — такие, которые могут подвергать сомнению нормы и изменить поведение общества.
Иногда искусство все же существует для того, чтобы достучаться до человека, который разделяет те же мысли, чувства и переживания, что и художник.
На самом деле искусство — это больше, чем просто практика, это образ жизни. Искусство — это больше, чем просто умение, это страсть. Искусство — это больше, чем просто изображение — каждое из них рассказывает свою историю.
Тот факт, что искусство тесно связано с человеческим опытом, делает неудивительным, что мы всегда делали его частью нашего образа жизни.
Вот почему древние и современные коренные народы со всего мира умеют смешивать искусство и свои традиционные артефакты или ритуалы без их ведома, что на самом деле является одной из основных причин важности искусства. Искусство — мощная форма терапии
Некоторые говорят, что искусство скучно. Но факт остается фактом: искусство может брать культурные практики там, откуда они родом, а затем переносить и интегрировать их в разные части мира, не теряя своей идентичности.
Там эти формы искусства можно использовать, чтобы развлекать, повышать осведомленность и даже вдохновлять иностранцев принять эти культуры, какими бы странными или чуждыми они ни казались.
Это особенно важно в нашем глобализированном мире.
Искусство сыграло важную роль в борьбе с нетерпимостью к различным культурам, расизмом и другими формами несправедливой социальной сегрегации.
Поскольку иммиграция становится все более распространенной тенденцией, ожидается, что страны мира будут более терпимо относиться к тем, кто въезжает на их границы.
Искусство помогает добиться этого, обеспечивая должное признание самобытности и культуры во всем мире. Таким образом, неизбежно задуматься над тем, почему искусство так важно, что на самом деле дает вам ответ на вопрос: что такое искусство?
Вот почему мы в The Artist верим, что искусство — это форма творческого человеческого выражения, способ обогащения человеческого опыта.
Заключение: Почему искусство важно для человеческого общества?
Искусство и его определение всегда будут противоречивыми.
Всегда будут споры о том, что такое искусство, а что нет.
Но каким бы ни было определение, оно было вокруг нас с тех пор, как существовали люди (например, наскальные рисунки, иероглифы).
Осознаем мы это или нет, но мы позволяем искусству так или иначе влиять на нашу жизнь, а причин, по которым мы занимаемся искусством, много!
Мы используем искусство для развлечения, культурного признания, эстетики, личного совершенствования и даже социальных изменений.Мы используем искусство, чтобы процветать в этом мире.
Итак, поделитесь своими мыслями — Что для вас искусство?
Важность искусства в повседневной жизни
Значение искусства в повседневной жизни
Искусство окружает жизнь, всех людей в любом месте, а мы не осознаем этого. С незапамятных времен искусство существует столько же, сколько существует человек. Это огромная часть нашей культуры, которая формирует наши идеи и наоборот, и дает нам более глубокое понимание эмоций, самосознания и многого другого.
Многие люди не понимают, как искусство влияет на их повседневную жизнь. Каждый использует искусство постоянно. Большинство не знает, какую роль искусство играет в их жизни и насколько мы полагаемся на искусство во всех его формах в нашей повседневной жизни.
Почему искусство важно в нашей повседневной жизни? Потому что мы окружены искусством, и без него человечество не будет таким, каким вы его знаете.
Искусство в доме
Пожалуй, почти у каждого есть какой-то вид искусства в своем доме — картина, фотография в рамке, центральный предмет стола, и даже главная планировка и дизайн дома — это искусство.Искусство предназначено не только для того, чтобы смотреть и восхищаться, многие из них тоже функциональны, особенно когда речь идет о наших домах. Все — от одеяла с восхитительным рисунком на кровати до декоративных кухонных полотенец и чайных чашек — можно считать формой искусства. Наш мозг просто привык думать, что такие предметы не являются искусством, когда они предназначены только для украшения.
Искусство и музыка
Музыка, как и искусство, является универсальным языком, и ее важность в нашей повседневной жизни неоспорима.Подсознательно мы слышим музыку через телешоу, рекламу, радио и другие средства массовой информации. Звуки, песни и музыка могут сделать жизнь чрезвычайно радостной и могут иметь огромное влияние на наше настроение.
Он положительно влияет на настроение и взгляды людей. Это может повысить продуктивность, а также повысить мотивацию и решимость. Точно так же, когда стресс высок, многие люди находят, что расслабление под успокаивающую музыку — это то, что расслабляет ум.
Art. Для конкретного объекта
Искусство в любой форме может вызывать у людей эмоции, которые могут поднять их дух и сделать их более энергичными, чем когда-либо.Одна из самых распространенных тенденций в индустрии туризма — искусство гостеприимства, которое использует искусство, чтобы приглашать гостей и увлекать их на протяжении всего пребывания. Корпоративное искусство вдохновляет работников и повышает продуктивность, используя искусство на рабочем месте. Больничное искусство, или искусство исцеления, также является одним из способов помочь пациентам быстрее выздороветь, а их семье и медицинским работникам восстановить самообладание и сохранять спокойствие.
Искусство повсюду, ежедневно влияя на нас, осознаем мы это или нет. И это единственная причина того, почему искусство важно в нашей повседневной жизни.Искусство, которое нас окружает, будь то живопись, музыка или даже видео, может оказать огромное влияние на наше настроение и эмоции.
Люди думают, что наука и техника выше искусства. Но искусство делает жизнь стоящей. Возможно, удовлетворение наших основных потребностей и не является жизненно важным, но это делает жизнь радостной. По мере того как мы продолжаем наше путешествие по быстро меняющейся жизни с моментами быстрых решений и разрозненных мыслей, искусство позволяет каждому моменту быть незабываемым. Понимание наших эмоций может помочь нам исцелить, расти и совершенствоваться.Повышение нашего самосознания с помощью искусства может привести к большему личному и профессиональному успеху.
Искусство может сделать сообщество красивее . Это также делает места, которые мы посещаем и проводим время, более интересными. Благодаря искусству мы лучше понимаем культуру, историю и традиции; а также помочь людям в настоящем строить лучшую и более полноценную жизнь.
Вот почему миру нужны художники
В наши дни для того, чтобы сделать карьеру в творческой индустрии, требуются художественная перспектива, технические навыки и предпринимательский дух.По статистике, все больше и больше из нас становятся фрилансерами (некоторые исследования даже предсказывают, что через десять лет фрилансеры станут большей частью нашей рабочей силы). Это означает, что мы зарабатываем себе на жизнь разными клиентами, проектами и потоками доходов. Это означает, что мы сами распоряжаемся своим временем, продаем товары, запрашиваем услуги и делаем все возможное, чтобы оплачивать счета.
Но что означает этот меняющийся ландшафт для творческого мира? Что означает для отрасли, когда пути к экономической стабильности и успешной карьере не ясны? Ответы расплывчаты и различаются в зависимости от профессии.(Если вы вообще следите за этой колонкой, вы понимаете, о чем я.)
Итак, на этой неделе я глубоко погружаюсь в творческую устойчивость в мире искусства глазами Шэрон Лоуден. Лауден — художник, писатель и защитник искусства, и я недавно имел удовольствие поработать с ней во время остановки в Остине ее книжного тура на тему «Художник как продюсер культуры: жить и поддерживать творческую жизнь». В рамках более обширной работы «Художник как продюсер культуры» исследует различные способы, которыми современные художники сводят концы с концами.В книге Лауден делится эссе 40 творческих профессионалов, каждый из которых усердно работает над личным и общественным трудом. История каждого художника — от развития творческих сообществ в пустыне до создания резиденций художников, которые особенно подходят для материнства, — это свидетельство стойкости и демонстрация находчивости, необходимой для управления отраслью сегодня.
Помимо практических советов по карьере, книга также доказывает ценность места художника в наших сообществах.Издание изображает художников как производителей культуры, творческих людей, решающих проблемы и надеющихся на лучший мир. После участия в публичном диалоге о работе Лаудена и чтения эссе я должен сказать, что согласен. Если художники находятся в авангарде построения сообщества, критического мышления и культурного производства, мы, несомненно, могли бы использовать гораздо больше.
Чтобы исследовать эти настроения, мы с Лауденом прыгнули по телефону, чтобы поговорить о книге, всеобъемлющей миссии и теме, а также о том, что значит быть художником в 21 веке.Читайте полное интервью ниже.
«Проживание и поддержание творческой жизни» под редакцией Шэрон Лауден.
Джейн Херви
Джейн Клэр Херви: Простой, простой вопрос — кто вы и чем занимаетесь?
Шэрон Лоуден: Я художник, защитник художников и редактор серии книг, которые, надеюсь, расширяют возможности и информируют о том, кто такие художники сегодня. На данный момент серия включает «Проживание и поддержание творческой жизни: эссе 40 работающих художников» и «Художник как продюсер культуры: жизнь и поддержание творческой жизни».”
Херви: Начнем с вашей последней книги, которая является частью большой серии. Чтобы дать небольшой контекст для этой колонки, не могли бы вы объяснить, что привело к созданию этой книги и почему вы взялись за этот проект?
Louden: Мой издатель предложил мне написать книгу, но сказал им, что мне неудобно писать книгу. Я даже не могу написать заявление художника, и поэтому, оглядывая сейчас все книги для художников на книжных полках, решил, что не было ни одной, которая действительно рассказывала бы о том, как художники поддерживали свою жизнь.Итак, я попросил 40 человек начать разговор о том, как они поддерживают свою жизнь, а затем он просто вышел в свет, и теперь его седьмой тираж. Он продолжает информировать и вдохновлять художников и демонстрирует, что значит быть художником сегодня. Я пытаюсь показать, насколько художники актуальны и являются проводниками перемен. Я хочу продемонстрировать нашу ценность.
Херви: Были ли вы удивлены интервью, которые вы собрали в книге?
Louden: Я не удивился.Однако отзывы на книгу — оба они — были очень интересными. Меня больше удивляет то, как традиционные художники думают о мире искусства, и мне также грустно, что широкая публика все еще думает, что художники такие же, как Винсент Ван Гог, но Ван Гог умер в 1890 году. Загадка художника все еще существует в сознании людей. Таинственность мира искусства все еще существует в умах художников, поэтому, раскрывая правду, я надеюсь, что мы сможем изменить это восприятие и, таким образом, расширить свои возможности как художников и стать более заметными для публики.
Херви: Обесценивают ли сообщество и наглядность искусство — разрушая мифы, которые, как считается, увеличивают ценность?
Louden: Абсолютно нет. Я знаю это точно, посетив много-много городов во время обоих туров и встречаясь с тысячами людей, большинство из которых являются артистами. Художники должны делиться ресурсами, возможностями и подтверждением. В этом случае больше наглядности означает большую ценность. У художников сложился стереотип, что они находятся в яме, в пещере, и что мы никогда не выходим, если у нас нет выставки, а затем мы возвращаемся в свою нору — я просто больше в это не верю.Думаю, это всего лишь одна часть экосистемы. Не бывает художника-героя. Мы являемся неотъемлемой частью общества и вносим свой вклад в творческую экономику. Мы вносим свой вклад в благополучие других. Все эссе в моей второй книге обращаются к этой так называемой мистике художников и искусства. Я раскрываю истории этих художников, поэтому уже развенчиваю эти мифы. Во-вторых, я бы сказал, что, развенчивая эти мифы, ни один из этих художников не потерял своей ценности. В большинстве случаев они увеличились.В наши дни, когда истина очень важна и драгоценна (почему поиск истины не является нормальным, нелепо само по себе), мы, художники, нуждаемся в правде более чем когда-либо. Мы можем создавать для себя мифы, если это имеет смысл в творческой сфере, но в остальном я не понимаю, в чем ценность этого.
Шэрон Лауден — художница, писательница и педагог, посетившая штат Чико, чтобы поделиться своей работой и жизнью … [+] историей, в понедельник, 3 апреля 2017 г., в Чико, Калифорния. (Хейли Трейнор / Студент-фотограф)
Хейли Трейнор
Херви: Считаете ли вы, что существуют заблуждения, которые поддерживают стереотип «голодающего художника»? Если так, то кто они?
Louden: Артисты все еще удерживаются в одной системе.Поэтому, когда художники придерживаются одной системы, как в системе галерей как единственной изолированной системы, тогда мы придерживаемся старых стандартов. Я думаю, что есть много разных способов поддержать творческую жизнь, и я думаю, что иногда художники не знают, что они могут сами создавать возможности.
Херви: Не все предприниматели — художники, но все художники — предприниматели. Вы согласны с этим утверждением? Почему или почему нет?
Louden: Я думаю, что художники обладают предпринимательским духом, но конечная цель предпринимательства — максимизировать прибыль — исключительно для получения прибыли — и мы делаем гораздо больше.У нас есть дух, и я думаю, что в значительной степени мы представляем малый бизнес, но мы намного больше. Нас просто не считают, что нашу работу продают как способ поддержать нашу жизнь. Я считаю, что художники делают много разных вещей, чтобы поддерживать свою жизнь, но затем все сводится к следующему: «Каково определение художника?» Есть много художников, которые делают инсталляции, работают с разными медиа, поэтому, когда вы думаете о ком-то, кто создает работы вне коммерческой системы, являются ли они предприимчивыми? Конечно.Но то, что кто-то продает свою работу, не означает, что он предприниматель. Но дух? Ага. Художники могут оправиться от неудач, как никто другой. Мы занимаемся этим веками. Мы можем начать идею с нуля. Мы можем смотреть на вещи с разных точек зрения. И, конечно же, эти вещи могут уступить место предпринимательству, но не только ради прибыли.
Херви: Вы используете термин «производитель культуры» в своих книгах. Как бы вы определили этот термин и почему вы его используете?
Louden: Все мероприятия в моих турах открыты для публики, и во время моего первого тура, когда я представлял кого-нибудь как продюсера культуры, они говорили: «Кто это? Что такое производитель культуры? » Но когда я представлял их как художников, они говорили: «О боже, еще один художник.Так что такой ответ заставил меня задуматься. Художник был и всегда был продюсером культуры, поэтому для самой книги продюсер культуры — это тот, кто не только имеет ногу в мире искусства, но и наводит мосты между публикой.
Херви: Итак, следует ли нам переименовать слово «художник» , или начать использовать другие термины?
Louden: Я защищаю титул «артист», правда. Я думаю, что люди должны узнать, кто мы есть сегодня. Однако я не хочу выполнять эту работу за них.Я хочу, чтобы они поняли, кто мы и кем были всегда. Сделав ребрендинг или исключив слово «художник», вы стираете историю. Я не хочу стирать историю. Я хочу иметь возможность оформить это иначе. Наша история должна быть деколонизирована, но ее не нужно выбрасывать.
Слева направо: Шэрон Лауден, Джейн Херви (автор этой статьи) и художница Ленка Клейтон на … [+] Нефтеперерабатывающий завод в Остине, Техас
Лесли Лозано
Херви: Что вы хотите от арт-сообщества?
Louden: Больше возможностей для художников в обществе.Я хочу, чтобы артисты поддерживали свою жизнь. Я хочу иметь больший доступ для художников в сообществах, где царит изоляция, например, в Нью-Йорке. Я не хочу диктовать, как это будет выглядеть для других художников — это может означать больше выставок, больше рабочих мест, больше контактов с общественностью, большую известность, большую интеграцию в образовании, в корпоративной среде, в частном секторе, и все такое. те вещи и многое другое.
Херви: Какие заблуждения могут служить препятствием для некоторых из этих желаний?
Louden: Люди видят в искусстве особенность, недостижимость и неопределенность.Я думаю, что большинству людей удобнее, когда они находятся в коробке, но художников никогда не заключают в коробку, и поэтому я думаю, что людям труднее понять это.
Херви: Каков был ваш опыт как начинающего художника, поддерживающего себя?
Louden: Я закончил колледж с большим долгом, и я выплатил этот долг за десять лет разными способами, а затем я просто работал разными способами, чтобы поддерживать свою жизнь — в основном это было большим лоскутным одеялом. Так что для меня на палитре было много разных цветов.Я имею в виду, что вы продюсер культуры, и вы чрезвычайно креативны, и вы знаете, как и я, как творческий человек, мы можем мыслить нестандартно и нестандартно. Художники — несмотря ни на что, даже если они решат работать на одной или двух работах, — все равно остаются художниками. Тот факт, что кто-то решает устроиться на работу, не означает, что он не менее артистичен. Это была еще одна причина, по которой я хотел написать эти книги, чтобы показать, что художники поддерживают свою жизнь разными способами и разными путями.
Херви: Есть ли у вас какие-нибудь предложения для начинающих художников?
Louden: Разрешение никому не нужно, но все его ищут. Каждый художник должен жить так, как хочет. Творчество и свобода самовыражения заложены в каждом из нас, и художники воплощают это. Нам не нужно разрешение. Для меня «штатный художник» — это тот, кто делает свою работу, думает о своей работе и вносит свой творческий вклад в жизнь общества. Это не значит, что штатный художник больше ничем не занимается.Есть много художников, которые показывают свои работы и по-прежнему сохраняют другую работу, и это подпитывает их работу, и это работа, которую они выбирают. Иногда заработок на жизнь не коррелирует с профессиональным художником.
Херви: Какие общие выводы можно сделать из серии книг?
Louden: В книге показаны все способы, которыми художники поддерживают свою жизнь. Он показывает широкий спектр возможностей для репликации других художников, а также показывает, насколько мы актуальны.В этих рассказах показано, кто такие художники сегодня. Это также показывает, каким бы «известным» ни был художник, у него те же проблемы, что и у любого другого художника, несмотря ни на что. Деньги делают многое, правда? Но у них все еще есть проблемы, потому что в большинстве случаев артисты не признаются или не принимаются в нашем обществе как имеющие значение. Мы изолировали себя все эти годы, и пора больше этого не делать.
Херви: Как вы думаете, художникам лучше работать в сообществах?
Louden: Я не думаю, что идея сольного исполнителя больше работает.Я думаю, что это образ мышления, и я думаю, что это сводится к мифу. Что правда? А что это за миф? И за что вы собираетесь держаться? Я думаю, ты держишься за правду.
Херви: Какие ресурсы для художников сейчас используются недостаточно? У вас есть какие-нибудь рекомендации?
Louden: Партнерские отношения с различными организациями, будь то финансовое спонсорство или что-то еще, паблик-арт, художники, начинающие свои собственные инициативы — свои собственные коллективы, пространства и резиденции — создавая свои собственные возможности.Художники должны вместе подавать заявки и делиться ресурсами.
Херви: Что бы вы хотели, чтобы общественность поняла сегодня о художниках?
Louden: Мы не только вносим свой вклад в творческую экономику, но и действительно вносим свой вклад в ваше благополучие. Как мы это делаем? Мы создаем среду не только для взаимодействия, но и для свободы выражения. Будучи художниками, мы даем другим людям возможность быть свободными и выразительными. Для тех, кто не интересуется этой идеей или не ценит художников, я бы сказал, что они должны заглянуть внутрь себя, чтобы увидеть, где находится их творчество и свобода самовыражения, чтобы они могли высвободить их.
Херви: Есть еще мысли?
Louden: Сегодня лучший день для творчества. Прямо сейчас у художников так много возможностей для процветания. Есть также некоммерческие организации, которые пытаются помочь художникам выйти в мир и поделиться своим творчеством. Один веб-сайт и ресурс, которыми я бы хотел поделиться, — это artiststhrive.org. Художникам также стоит заглянуть в такие места, как Фонд Форда, Фонд Джоан Митчелл, Фонд Эмили Холл Тремейн.Есть много ресурсов для художников, которые могут поделиться своим творчеством и свободным выражением. Я призываю художников перестать колебаться и идти вперед!
Херви: Что вас ждет?
Louden: Я действительно заинтересован в защите интересов художников, а также в создании инсталляций для создания инклюзивной среды. Я считаю свою пропагандистскую деятельность столь же важной, как и свою собственную работу в моей студии; это вся моя работа. У меня есть еще остановки в этом туре (включая четыре города на Аляске!), И впереди много проектов.Данные, которые мы получаем в ходе этого тура, будут собраны воедино, чтобы мы могли широко и творчески делиться ими, например, выставкой, публикацией и другими формами. Я взволнован и благодарен за все это.
Почему мы занимаемся искусством | Высшее хорошее
Почему вы занимаетесь искусством? Это простой вопрос, который Greater Good задал семи художникам.Их ответы удивительны и очень разнообразны. Они упоминают создание искусства для развлечения и приключений; наводить мосты между собой и остальным человечеством; воссоединение и запись фрагментов мыслей, чувств и воспоминаний; и говорить вещи, которые они не могут выразить никаким другим способом.
Все их ответы очень личные. В другом месте на Greater Good мы исследуем возможные когнитивные и эмоциональные преимущества искусства, и, тем не менее, эти художники вызывают более фундаментальное преимущество: они просто делают то, для чего, как им кажется, они рождены.
Джина Гибни: Давать силу другим
Хореография Джины Гибни широко представлена в США и за рубежом.
© Анджей Олейничак / Джина Гибни
Джина Гибни — художественный руководитель нью-йоркской танцевальной труппы Джины Гибни, которая была основана в 1991 году для выполнения двойной миссии: создавать и исполнять современную хореографию, опирающуюся на силу и проницательность женщин и мужчин, и обогащать и изменять жизнь с помощью программ, которые дают голос нуждающимся общинам, особенно жертвам домашнего насилия и людям, живущим с ВИЧ / СПИДом.
Рекламное объявление
Икс
Meet the Greater Good Toolkit
От GGSC на вашу книжную полку: 30 научно обоснованных инструментов для благополучия.
Я занимаюсь искусством по нескольким причинам. В жизни мы испытываем такую раздробленность мыслей и чувств. Для меня создание искусства объединяет вещи.
В моей собственной работе это верно на протяжении всего процесса. Вначале разработка основного сырья для работы носит глубоко рефлексивный и информативный характер.Позже объединение этих материалов в форму — дистилляция и формирование движения, создание контекста, работа над чем-то, что кажется связным и законченным. Это невероятно мощно для меня — то, что действительно поддерживает меня.
Интересно, что основная часть моей работы похожа на каталог событий и мыслей моей жизни. Для меня работа — это почти как вести дневник. Сделать это кому-то еще — как своего рода подарок через живое выступление — это самый значимый аспект моей работы.
Танец — мощная форма искусства именно по той причине, что не нужно объяснять или комментировать себя. Одно из самых удивительных представлений, которые я когда-либо видел в своей жизни, — это женщина, пережившая насилие в семье, танцующая в крошечном конференц-зале приюта для других жертв домашнего насилия. Она не была профессиональной танцовщицей. Она была женщиной, которая столкнулась с невероятными трудностями и жила в большом количестве печали. Она создала и исполнила потрясающее соло, но охарактеризовать ее выступление как «грустное» значило бы умалить то, что мы испытали.
В этом сила танца. Вы можете что-то почувствовать и посочувствовать этому на очень глубоком уровне, и вам не нужно об этом говорить.
Джуди Дэйтер: Я люблю выражать эмоции
Портрет Джуди Датер
Джуди Датер занимается фотографией более 40 лет и считается одним из ведущих фотографов Америки. Обладатель премии Гуггенхайма и многих других наград, ее книги включают Имоджен Каннингем: портрет , Женщины и другие видения, , Тело и душа и Cycles .
Мне нравится выражать эмоции — давать другим почувствовать то, что я чувствую, когда фотографирую людей.
Сочувствие необходимо в портретной живописи. Я делал пейзажи, и я думаю, что они могут быть очень поэтичными и эмоциональными, но это отличается от непосредственности фотографирования человека. Я думаю, что фотографирование людей для меня — лучший способ показать кому-то что-то о себе — будь то человек, которого я фотографирую, или человек, который смотрит, — что, возможно, они еще не знали.Может быть, это самонадеянно, но это желание. Я чувствую, что проявляю внимание к людям, когда фотографирую их, и думаю, что понимаю людей лучше, потому что пристально смотрю на них в течение 40 с лишним лет.
Пит Доктер: Создавать вещи — это весело
Пит Доктер принимал участие в некоторых из самых популярных и плодотворных анимационных фильмов Pixar Studio, включая «Историю игрушек», «Жизнь жука», «Машины» и «Уолл-И», но больше всего он известен как режиссер фильма «Монстры», удостоенного премии Оскар. , Inc.Доктер в настоящее время направляет Up, релиз которого запланирован на май 2009 года.
Я занимаюсь искусством в первую очередь потому, что мне нравится процесс. Делать вещи — это весело.
И я уверен, что существует также это универсальное желание каким-то образом соединиться с другими людьми, рассказать им о себе или своем опыте. Что я действительно ищу в проекте, так это то, что резонирует с жизнью, как я ее вижу, и говорит о нашем человеческом опыте. Возможно, это звучит довольно фальшиво, если исходить от кого-то, кто делает мультфильмы, но я думаю, что все режиссеры Pixar думают так же.Мы хотим развлекать людей не только в бессмысленном, эскапистском смысле (хотя, конечно, в наших фильмах тоже много этого), но и таким образом, чтобы зрители были правдивыми в отношении жизни — некие более глубокие эмоциональные переживания. что они осознают в своем собственном существовании. На первый взгляд наши фильмы об игрушках, монстрах, рыбах или роботах; на фундаментальном уровне они касаются очень универсальных вещей: нашей собственной борьбы со смертностью, потерь и определения того, кем мы являемся в этом мире.
Как кинематографисты, мы в значительной степени похожи на пещерных людей, сидящих у костра и рассказывающих истории, только для этого мы используем технологии на миллионы долларов.Рассказывая истории, мы соединяемся друг с другом. Мы говорим о себе, своих чувствах и о том, что значит быть человеком.
Или просто мультики делаем. В любом случае мы стараемся хорошо провести время, и мы надеемся, что публика тоже.
Харрелл Флетчер: Все, что называют искусством, — это искусство
Кадр из фильма «Проблема возможного искупления в 2003 году», представленного на биеннале Уитни в 2004 году в Нью-Йорке. Видео представляет собой адаптацию романа Джеймса Джойса «Улисс», снятого в Центре для пожилых людей в Парквилле в Коннектикуте, где пожилые люди читают строки с карточек. © Харелл Флетчер
Харрелл Флетчер преподает на художественном факультете Портлендского государственного университета. Он выставлялся в Музее современного искусства Сан-Франциско, Художественном музее Беркли, Парке скульптур Сократа в Нью-Йорке, а также во многих других музеях и галереях по всему миру. В 2002 году Флетчер запустил совместно с Мирандой Джули веб-сайт Learning To Love You More, который они превратили в книгу, опубликованную в 2007 году. Флетчер является лауреатом Премии Альперта 2005 года в области визуальных искусств.
Прежде чем я смогу ответить на вопрос, почему я занимаюсь искусством, нужно остановиться.
Прежде всего, что такое искусство? Я придумал определение искусства, которое, кажется, лучше всего подходит для меня: все, что кто-то называет искусством, является искусством. Это происходит из-за моей убежденности в том, что в искусстве нет ничего внутреннего. Мы не можем провести химический анализ, чтобы определить, является ли что-то искусством или нет. Вместо этого я чувствую, что называть что-то «искусством» на самом деле просто субъективный способ обозначения ценности, которая может быть эстетической, культурной, денежной и так далее.
Если мы посмотрим на другие виды творческой деятельности, мы увидим, как различные формы могут существовать и быть действительными одновременно. Я делал то, что считаю искусством, с детства: сначала рисунки, затем фотографии, картины, видео и так далее. К тому времени, когда я поступил в аспирантуру, я уже не был так заинтересован в создании большего количества вещей, и вместо этого начал двигаться в другом направлении, которое в наши дни иногда называют «социальной практикой».
Это своего рода сбивающий с толку термин, поскольку он настолько новый и неопределенный.В широком смысле я считаю это противоположностью студийной практики — создание объектов изолированно, чтобы их можно было показать и, надеюсь, продать в контексте галереи. Большая часть мира искусства работает с этим подходом студийной практики. В социальной практике больше внимания уделяется идеям и действиям, чем объектам; это может происходить вне художественного контекста, и в работе часто присутствует аспект сотрудничества или участия.
Итак, вернемся к вопросу, почему я занимаюсь искусством. В моем случае проекты, которые я действительно позволяю мне встречаться с людьми, с которыми я обычно не встречаюсь, путешествовать по местам, в которые я обычно не ходил бы, узнавать о предметах, которые, как я не знал, меня бы интересовали, а иногда даже помогать людям маленькими способами, которые заставляют меня чувствовать себя хорошо.Мне нравится говорить, что я стремлюсь к интересной жизни, и работа, которую я делаю как художник, помогает мне в этом.
Кваме Дауэс: Среда сочувствия
© Рэйчел Элиза Гриффитс
Кваме Дауэс, доктор философии, заслуженный поэт, проживающий в Университете Южной Каролины. Он является автором 13 сборников стихов, последней из которых является «Песня Гомера», и романа «Она ушла», получившего в 2008 году премию «Наследие Херстона / Райта» как лучший первый роман.
Я пишу то, что, вероятно, является тщетной попыткой каким-то образом контролировать мир, в котором я живу, воссоздавая его таким образом, чтобы удовлетворить мое представление о том, как мир должен выглядеть и быть похожим.
Я пытаюсь передать на языке то, что я вижу и чувствую, как способ записать их красоту, силу и ужас, чтобы я мог вернуться к этим вещам и пережить их заново. Таким образом, я пытаюсь хоть как-то контролировать хаотический мир.
Я хочу каким-то образом передать свое восприятие мира — способ понимания, взаимодействия, познания мира — кому-нибудь еще.Я хочу, чтобы они были перенесены в мир, который я создал с помощью языка.
Итак, конечная цель моих сочинений — создать среду сочувствия, что-то, что позволило бы совершить чудо сочувствия, где люди могут казаться подниматься из самих себя, распространяться на других и жить внутри других. Это имеет огромную силу для человека. И я знаю это, потому что это то, что другие люди делают со мной, когда я их читаю.
Джеймс Штурм: Причины неважны
Джеймс Штурм — художник-карикатурист и соучредитель Центра исследований карикатуры в Уайт-Ривер-Джанкшн, штат Вермонт.Он является автором бестселлера и отмеченного наградами графического романа «Могучие качели голема», признанного журналом Time лучшим графическим романом 2000 года. В 2007 году его трилогия исторических графических романов была собрана в сборник под названием «Америка Джеймса Штурма: Бог, золото и големы».
Мне нравится вопрос «Почему ты делаешь искусство?» потому что это предполагает, что то, что я делаю, — это искусство. Лестное предположение. Этот вопрос также возвращает меня на первый год обучения в колледже, где такие вопросы, как «Что такое природа?» и «Действительно ли это волна или круг?» серьезно обсуждались (обычно поздно ночью и после того, как выкурили слишком много травки).
Двадцать пять лет спустя мне хотелось бы думать, что я стал немного более рассудительным в этом вопросе. Возможно, единственное, что я получил, — это знание, о котором я понятия не имею, и, во-вторых, причины не важны. В зависимости от моего настроения в любой день я мог приписать создание искусства благородному побуждению соединиться с другими или понять мир, или нарциссическому механизму выживания, или желанию быть известным, или терапией, или моей религиозной дисциплиной, или обеспечить чувство контроля или желание отказаться от контроля и т. д.и т. д. и т. д.
Какой бы ни была причина, существует внутреннее принуждение, и я продолжаю соблюдать этот внутренний императив. Если бы я этого не сделал, я бы почувствовал себя ужасно. Я был бы сломленным человеком. Так что независимо от того, является ли попытка заниматься искусством благородным или эгоистичным, факт остается фактом: я тем не менее буду этим заниматься. Все, что выходит за рамки этого заявления, является домыслом. Я бы боялся, что провозглашение того, зачем я занимаюсь искусством, породит мою собственную пропаганду.
KRS-One: Хип-хоп вне времени, вне космоса
Лоуренс Кришна Паркер, более известный под своим сценическим псевдонимом KRS-One, широко известен критиками и другими ведущими как одна из самых влиятельных фигур хип-хопа.На церемонии вручения награды Black Entertainment Television Awards в 2008 году KRS-One был удостоен награды за заслуги перед рэпом и активностью.
Я родился таким, рожден заниматься искусством, делать хип-хоп. И я думаю, что я всего лишь один из людей, у которых хватило смелости остаться со своей прирожденной идентичностью. Хип-хоп держит меня верным самому себе, сохраняет человечность.
Хип-хоп — это противоположность технологии. Хип-хоп — это то, чем занимается человеческое тело: брейкинг, диджеинг, написание граффити. Человеческое тело танцует брейк-данс, это нельзя отнять.Диджеинг — это не технология; это человеческий разум выше технологий: резка, смешивание, царапание. Это физическое. Манипуляция технологиями — это то, чем занимаются люди, это искусство.
Или возьмем граффити. Положите письменные принадлежности в руку любому ребенку в возрасте двух или трех лет. Они не будут писать на бумаге, как потом будут социализированы, они будут писать на стенах. Они просто играют. Это человек. Граффити напоминает вам о вашей человечности, когда вы нацарапываете свое самовыражение на стене.Хип-хоп помогает нам по-новому взглянуть на мир.
Вот почему хип-хоп сохранил мне молодость. Это не позволяет вам слишком быстро расти. Хип-хоп вне времени, вне пространства. Вот почему я делаю хип-хоп.
Американский ученый: зачем нам искусство
Эдвард О. Уилсон в национальном парке Горонгоса
в Мозамбике. Он провел большую часть своей карьеры
пытается объединить естественные и гуманитарные науки.(Боб Пул)
Слушайте озвученную версию этого обзора:
Истоки творчества Эдвард О. Уилсон; Liveright, 256 стр., $ 24.95
Если вы рисуете абстрактный узор, чтобы оживить, скажем, корпоративную веб-страницу или флаг команды, запомните простое правило: повторяйте около 20 процентов элементов в своем дизайне. Слишком большое количество деталей приведет к тому, что изображение будет выглядеть тусклым; слишком много сложности, и он может показаться загруженным или многолюдным.Но легкое повторение, как показали исследования, поразит мозг Златовласки и заставит смотрящего чувствовать себя хорошо. Фактически, большая часть абстрактного и примитивного искусства, которое мы находим наиболее привлекательным, следует правилу 20 процентов.
Мы не знаем, почему наша эстетика настроена таким образом, но Эдвард О. Уилсон предполагает, что «принцип оптимальной сложности» отражает своего рода компромисс между жадностью мозга и его ограничениями. Мы жаждем сенсорной информации, но в любой момент мы можем обработать только ее определенную часть.Следовательно, новый образ, который можно охватить одним взглядом целиком, вызывает странное удовлетворение — награду за больные глаза. Те же рассуждения могут объяснить, почему число семь часто считается счастливым. Группа из семи объектов выглядит достаточно большой, чтобы того стоить, но достаточно управляемой, чтобы ее можно было количественно оценить с первого взгляда.
Принцип оптимальной сложности — лишь один из многих примеров, приведенных Уилсоном в Истоки творчества, — его последнем призыве к великому объединению естественных и гуманитарных наук.Эти два лагеря часто рассматриваются как вражеские комбатанты, или, по крайней мере, пейсли и плед, которые лучше всего держать отдельно, но Уилсон глубоко нетерпелив по поводу академического разделения. Он утверждает, что художники должны разбираться в основах нейробиологии и понимать, как эволюционировал мозг. Ученые должны ценить гуманитарные науки за то, что они наполняют человеческую жизнь смыслом. Только объединив когнитивные силы, утверждает Уилсон, мы можем надеяться разгадать вечнозеленые тайны существования и избежать ловушек, созданных нами самими. Почему мы такие умные и глупые, такие жестокие и такие щедрые, так одурманены природой, но, кажется, намереваются уничтожить ее?
Наука даровала нам возможность «доминировать над Землей и всем, что на ней», — пишет Уилсон, при этом оставаясь «слепыми к общему благу» для себя и планеты, которую мы не имеем другого выбора, кроме как называть своим домом.«Только гуманитарные науки могут исправить это несовершенство» и «повернуть моральную траекторию к новому способу мышления», — говорит он. Гуманитарные науки должны сочетаться с объективными научными исследованиями, чтобы раскрыть «полную и честную картину того, кем мы являемся на самом деле и кем мы можем стать».
Уилсон уже несколько десятилетий стремился превратить дисциплины в эмульсию, наиболее очевидно и авторитетно в своей книге 1998 года Consilience . С тех пор он продолжил поиски в серии более коротких и более эссеистических работ, некоторые из которых были адресованы ученым, другие — каноническим гуманитарным дисциплинам, и все они были чистыми, убедительными и безупречно амбициозными.Сами по себе названия — это сплошная наглость: сегодня это Истоки творчества ; в 2014 году это было Смысл человеческого существования .
Уилсон — прекрасный писатель с поразительной продуктивностью. Сейчас ему 88 лет, он опубликовал 30 книг и не собирается бросать. Он выиграл две Пулитцеровские премии. Объем его обучения огромен. Он добросовестный ученый эпохи Возрождения, которым он хочет, чтобы все мы были, но мы редко им являемся, и это его разочаровывает. Вы многому научитесь, прочитав его книги.То, что вы не узнаете, — это окончательный ответ на истоки творчества или смысл вашего существования. Вместо этого вы найдете нити для правдоподобного первого прохождения истории о происхождении, а также советы о том, как мы можем вырваться из нашей интеллектуальной колеи. Вы также получите множество откликов и мнений, в том числе предпочтение Уилсона Лолиты Набокова («присутствие величия») над The Corrections Джонатана Франзена («болезненно показная демонстрация обучения») и его уверенность в том, что из многих людей, которых он видел или слышал, исполняющих балладу Стивена Сондхейма «Послать клоунов» — Джуди Коллинз, Джуди Денч, Барбра Стрейзанд, Сара Воан, Кэрол Бернетт — только Гленн Клоуз понимает это правильно.«По моему личному мнению, она идеальна», — пишет Уилсон. Исполнение Клоуса отражает то, что Уилсон считает одним из наиболее показательных и глубоко человеческих когнитивно-эмоциональных состояний: иронию. Маленькая грустная улыбка, гордая осанка, изысканное сочетание цинизма и надежды. Гнев и ревность — это «животные эмоции», — говорит Уилсон, — в той или иной форме их разделяют многие другие виды. Ирония в другом. «Это наша единственная, церебральная, мирная жизнь, в значительной степени сформированная культурной эволюцией». Чтобы объяснить эмоции животных, вы начинаете с биологии, а затем переходите к гуманитарным наукам.«Чтобы объяснить иронию, — говорит он, — нужно обратное».
Откуда у нас чувство иронии и почему так много людей были готовы заплатить сотни долларов, чтобы увидеть Клоуз в бродвейском мюзикле Sunset Boulevard ? Творческий импульс — универсальный человеческий. Каждая известная культура является искусством, если использовать термин, введенный независимым ученым Эллен Диссанаяке. Люди сочиняют музыку, танцуют, рисуют, рассказывают истории, украшают предметы и себя, и, судя по всему, мы изобретали с самого начала.Археологи нашли доказательства более 100000 лет назад, что древние люди на юге Африки украсили стены своих пещер несколькими брызгами красной охры. Довольно скоро наши предки нанизывали ракушки на украшения и лепили из костей флейты. Но почему?
Одна из причин, по которой мы изобрели искусство, предполагает Уилсон, могла заключаться в том, чтобы помочь нам справиться с ужасными дарами сознания и самосознания, которыми наделили нас наши выпуклые, глубоко изрезанные мозги. Мы знаем, что мы и наши близкие умрем.Мы знаем, что мы жалкие, ущербные создания, которые могут быть не такими плохими, как наши соседи, но все же. Нам нужно отвлечься. Нам нужна экспликация. Нам нужен хороший повод. Пришло время проявить иронию в песне.
Тогда возникает вопрос: почему такой большой мозг? Что в этом хорошего, и почему оно эволюционировало? Человеческий мозг действительно огромен, представляет собой трехфунтовый пудинг из примерно 100 миллиардов нейронов и 100 триллионов связей между нейронами, упакованных в объем около 1500 кубических сантиметров — примерно размером с цветную капусту.Это в три-четыре раза больше объема мозга нашего ближайшего живого родственника, шимпанзе, от которого мы отделились около шести миллионов лет назад. Шимпанзе, замечает Уилсон, довольно умны, они способны выучить числовую последовательность вроде 64136 быстрее, чем мы, и к тому же дольше удерживать ее. Но у шимпанзе отсутствуют важные навыки, на которые мы можем претендовать. У них нет настоящего языка, и они не работают сообща для достижения цели. Как заметил эволюционный антрополог Майкл Томаселло, вы не увидите двух шимпанзе, идущих по лесу вместе с бревном.
Наш язык и дух сотрудничества, вероятно, оказали синергетический эффект, когда успехи в одном стимулировали скачки в другом, а оба эти направления стимулировали «самый быстрый эволюционный рост сложного органа всех времен», — пишет Уилсон. Сегодня мы говорим примерно на 6900 языках, а также на любом количестве региональных диалектов, наречии, жаргоне, смайликов, клингонском и паралингвальной мерзости заглавных аббревиатур, таких как STEM. «Язык — это не просто творение человечества», — пишет Уилсон. «Это — это человечества.”
Мы также усовершенствовали искусство сотрудничества без самоотречения, гибкую способность, как сказали Брайан Хэйр и Цзинчжи Тан из Университета Дьюка, «избегать дорогостоящей помощи … при одновременном признании выгоды мутуалистических усилий». Вы платите за бензин, я отвезу вас домой, но пароль к моему банковскому счету — мой собственный.
Наш мозг мог бы продолжать расширяться бесконечно, предполагает Уилсон, если бы не странное анатомическое ограничение: более массивная голова слишком сильно болталась бы на наших тонких шеях, потенциально повреждая хрупкое серое вещество внутри.Таким образом, тело «остановило продвижение человеческого гения», говорит Уилсон, а плоть подрезала крылья разума.
Итак, как люди научились говорить и торговать лошадьми, когда другие приматы этого не сделали? Уилсон утверждает, что Homo sapiens относится к редкой категории животных, которые считаются эусоциальными или действительно социальными: приматами, эквивалентными пчелам, осам, муравьям, термитам и горстке других организмов, таких как тли, трипсы и социальные морские креветки. . Многие животные, в том числе шимпанзе, довольно общительны: они живут группами, хорошо знают друг друга, предпочитают этого придирчивого друга этому угрюмому заклятому врагу и так далее.Но эусоциальные животные идут дальше. Они практикуют разделение труда и демонстрируют безошибочные признаки групповой лояльности до такой степени, что группа по существу действует как единица эволюционного отбора. В бесконечной схватке за ресурсы социально сплоченное и организованное племя будет иметь явные преимущества перед разношерстной бандой менее дисциплинированных самослужащих, но чрезвычайно трудно преодолеть врожденную животную подозрительность достаточно долго, чтобы запустить командный дух, поэтому эусоциальность в природе такая редкость.
Уилсон утверждает, что ключом к эусоциальности является гнездо — место, где каждый день растут детеныши, а взрослые возвращаются. У пчел есть свои ульи, у термитов — впечатляющие курганы Ле Корбюзье, а у древних людей были свои костры. Мы стали очеловеченными Прометеевским светом. Вокруг потрескивающего костра мы чувствовали себя в безопасности от хищников. Мы рассказывали истории и пели песни. Мы приготовили мясо и клубни в более легкоусвояемой форме, чтобы накормить наш голодный, растущий мозг. Мы спланировали охоту на следующий день, подтвердили наши узы дружбы и подумали: разве сейчас не было бы здорово, если бы кто-нибудь изобрел зефир? Костры стоили защищать, а оранжево-черный хорошо смотрятся на флаге.
Уилсон — отличный рассказчик, но не всех убеждает его рассказ. В последнее время он и несколько его коллег вели публичную борьбу против важности инклюзивной приспособленности — незыблемого принципа эволюционной биологии, согласно которому организмы стремятся продвигать гены своих родственников, а также свои собственные. Исследователи уже давно ссылаются на инклюзивную приспособленность для объяснения таких загадочных форм поведения, как альтруизм, гомосексуальность, даже самоубийство, но Уилсон, который когда-то был приверженцем, теперь настаивает, что математика не складывается.Он утверждает, что большинство биологов соглашаются с его точкой зрения, но я не вижу мало свидетельств этого возникающего консенсуса ни в научной литературе, ни в моих интервью с учеными.
Мне также не ясно, что гуманитарные науки получат большую пользу от объединения разума с эволюционной биологией, которую Уилсон считает одной из наук, которая, скорее всего, возродит ослабевающие состояния гуманитарных наук. Модная область «литературного дарвинизма», например, на сегодняшний день мало что произвела, кроме мусора, и если свести шедевр вроде Pride and Prejudice к стандартным замыслам эволюционной психологии — плодородные девственные игрушки с красивыми граблями и его плохим парнем. гены перед окончательным спариванием с богатым поставщиком — ничего не добавляет к нашему пониманию работы или самих себя.Уилсон мыслит гораздо тоньше, чем средний евопсихолог, но даже он может впасть в отталкивающие представления в этой области, например, называть женщин «ресурсом», за который соревнуются мужчины.
У Вильсона есть еще одно предложение, которое я принимаю каждым аксоном и дендритом в моем колеблющемся мозгу: чтобы искусство и гуманитарные науки вырвались из своей антропоцентрической точки зрения, чтобы представить мир таким, каким его живут не люди. Ослепительный вид креветки-богомола, глаза которого имеют 12 цветовых рецепторов против наших ничтожных трех.Пуантилистский звуковой пейзаж летучих мышей, отскакивающих от своих насекомых-жертв или обнаруживающих вибрации на воде, которые говорят о том, что рыба попала в ловушку. Хемокопия запахов, которые может уловить ищейка, ее носовые ходы покрыты 220 миллионами рецепторов запахов — на 200 миллионов больше, чем у нас. Вскоре у нас может появиться технология для воссоздания с помощью виртуальной реальности фрагментов огромного природного заповедника Umwelten , которые в настоящее время ускользают от нас. Наш жадный мозг все еще имеет свои пределы, но мы можем шаг за шагом шагать в новый мир.
Разрешение, необходимое для перепечатки, воспроизведения или другого использования.
Аристос — Архив
декабрь 2004
Зачем нужно определение искусства
Кеннет М. Лансинг
Более тридцати лет назад я написал книгу под названием Искусство, художники и художественное образование , и я начал ее с
предлагая определение искусства.Я сделал это, потому что чувствовал, что любой последующий совет по преподаванию искусства или
знания, отношения и навыки, необходимые для создания искусства, должны основываться на природе
предмет. К сожалению, определение искусства было неприемлемым подходом к художественному образованию в то время, и до сих пор
не сегодня. Это было неприемлемо, потому что распространенное мнение было и остается, что искусство не может быть
определенный. Большинство художников и преподавателей искусства придерживаются этой точки зрения, как некоторые люди придерживаются своей религии. Искусство не может
Они говорят, что нужно дать определение, потому что не все вещи, которые мы назвали искусством, имеют общие отличительные черты.Если бы они это сделали, мы могли бы сказать, что любая новая работа, содержащая эту функцию, является произведением искусства, а любая работа без
эта функция не является произведением искусства.
Я никогда не соглашался с популярной точкой зрения относительно определений искусства, но я пошел на компромисс в Art,
Художники и художественное образование . Я придерживался мнения, что, если бы истинное определение искусства было невозможно, оно все равно было бы
Совершенно необходимо, чтобы преподаватели использовали какое-то «почтительное» определение в своем обучении. я предлагал
более подробный аргумент в пользу этой точки зрения в статье, опубликованной в журнале Journal of Aesthetic
Образование .[*] Я не получил никакой реакции на эту статью с момента ее публикации. Но почему я должен быть
обеспокоены безразличием или неприятием определений искусства в нашей профессии?
Объяснение простое. При нынешнем положении вещей мы не можем логически исключать что-либо как произведение искусства.
потому что представители нашей профессии в целом не могут сказать, что характеризует произведение искусства. Следовательно,
мы не можем устанавливать стандарты преподавания и обучения. Но это именно то, что люди в искусстве
образование пытаются делать.Это благородное дело, но я не понимаю, как они могут
мода, учитывая философскую направленность профессии. Позвольте мне объяснить еще немного.
Если преподаватели искусства вообще чему-либо учат, они обучают композиции, художественным процедурам или техникам и навыкам.
строительство. Но как они могут оправдать преподавание композиции или дизайна, если нет конкретных
композиционная характеристика, которой должно обладать произведение искусства? Как они могут оправдать усилия по развитию навыков в
обращение с инструментами и материалами искусства, если такое умение не нужно отражать в произведениях искусства? Кто
состоит в том, чтобы сказать, что студенты должны знать и уметь делать в искусстве, если производство предметов искусства не требует
какие-то особые знания или способности?
Следовательно, я вынужден спросить, почему кто-то не поддерживает идею, что мы, возможно, назначили
термин «произведение искусства» неоправданно относится к определенным вещам в прошлом.Или «нормально» использовать этот термин?
неосторожно вокруг только чтобы обнаружить, годы спустя, что мы не можем определить природу его референтов, потому что они
нет ничего общего?
Я также вынужден спросить, как можно логически проводить оценку в искусстве, если мы не знаем
что это за предмет или что он требует. Чтобы понять, насколько важна такая проблема, попробуйте применить ее к
другая дисциплина. Рассмотрим, например, исправление, в котором оказались бы преподаватели авиационной техники, если бы
они не знали, что такое самолет.
Ясно, что я считаю, что искусство может и должно быть определено, если мы хотим понять, что мы делаем в
класс. Определение, которое я рекомендую, не сильно отличается от того, которое я предложил несколько лет назад в Art,
Художники и художественное образование . Визуальное искусство — это умелое представление концепций и / или эмоций (идей и
чувства) в форме, которая структурно (композиционно) удовлетворительна и последовательна. Позвольте мне объяснить это
определение со списком комментариев о важности его ключевых слов.
- Я использую слово умелый , потому что хочу, чтобы читатель понял, что лучше всего думать об искусстве как об умении, а не как об умении.
продукт. Изделие этого умения следует назвать произведением искусства. - Я использую слово презентация , потому что художник предлагает сразу все, что он хочет сказать, или
одновременно. Он (или она) не растягивает свое приношение с течением времени. Это то, что делает
изобразительное искусство уникально отличается от других видов искусства.Это также означает, что художник может обозначать вещи
о цвете, форме, текстуре, визуальных отношениях и т. д., чего не могут художники в музыке и других искусствах.
По этому поводу можно было бы уточнить, но общая идея должна быть ясна. - Я говорю о концепциях и эмоциях или идеях и чувствах, потому что хочу, чтобы читатель понял, что
они — содержание искусства. Пуристы в области психологии и философии могут поспорить о том, стоит ли
концепции и идеи — правильные термины, но я надеюсь, что нет.Я использую эти термины в общих чертах для обозначения
психоэмоциональный материал, активный в художественном процессе и воплощенный в произведении искусства.
Возможно, некоторые из вас вспомнят замечательную работу Сюзанны Лангер под названием «Философия в новом свете».
Ключ . Она описала искусство как символическое преобразование опыта, и я согласен с ней. Но я бы
говорят, что понятия и эмоции — это внутренний результат опыта, который художник умело воплощает
составленная визуальная форма или символ, называемый произведением искусства. - Когда я говорю о представлении идей и чувств в форме, которая является композиционно удовлетворительной (с помощью которой я
означает связный), я хочу, чтобы читатель понял, что я не считаю, что кто-то продемонстрировал
искусство, если деятельность не приводит к такой форме. Почему? Потому что для этого не требуется никаких навыков.
производят несогласованность.
Я мог бы использовать слово красивый вместо «композиционно удовлетворительно», но я боюсь, что
Красота может создать у читателя впечатление, что содержание произведения искусства должно быть прекрасным.И я
определенно не хочу производить такое впечатление. Контент, вовлеченный в художественный процесс и в результате
произведением искусства может быть что угодно. Это может быть уродливо или неприятно, настолько же законно, насколько и замечательно.
Я полностью осознаю, что с точки зрения таких художников, как Бен Шан, которым я очень восхищаюсь, форма — это форма
содержание, а также форма и содержание не могут быть разделены. Но я не согласен. Я считаю, что наблюдатель может заплатить
внимание к тому, как организовано визуальное изображение, без влияния на содержание этого изображения.я
знайте, однако, что многим людям трудно отделить форму от содержания, и это одна из причин
наши разногласия по поводу того, что красиво, а что нет. Эта проблема требует дальнейшего обсуждения
чем я чувствую, что могу изложить в этой короткой статье, но ее следует приветствовать в любом художественном классе.
Очевидно, есть и другие проблемы с использованием таких терминов, как приятная композиция и красота . Для
Например, есть разные степени удовольствия.Я считаю, что красота наиболее тесно связана с высшим
степень визуального удовольствия, так что это еще одна причина, по которой я не решился использовать его в своем определении. Я считаю, что
визуальный образ не обязательно должен быть в высшей степени приятным, чтобы его можно было назвать произведением искусства. Это просто должно быть
безобидный для восприятия. По мере того как степень удовольствия от композиции увеличивается, качество
произведение искусства увеличивается.
Вы, наверное, заметили, что мое определение искусства связывает умелый процесс с готовым продуктом.
называется произведением искусства.Это потому, что я не верю, что их можно разделить.
Насколько я понимаю, мое определение не исключает большую часть того, что мы уже называем произведениями искусства. Это исключает
только те изображения, которые оскорбительны или раздражают восприятие. Это не исключает содержание любого вида. Но
определение дает основу для решения, чему учить, а также основу для оценки работы
сделано студентами. Например:
- В определении говорится, что учитель должен работать, чтобы помогать ученикам развивать свои собственные идеи и эмоции.
до такой степени, что они хотят придать им форму в своей работе.Обострение восприятия уместно
в этом стремлении. - Определение подразумевает, что учитель должен работать над развитием у ученика навыков обращения с художественными произведениями.
инструменты и материалы. - Указывает, что учитель должен помогать учащимся освоить процедуры создания различных видов искусства.
изделия (рисунки, картины, гравюры, скульптуры). - В определении указано, что учитель должен помогать учащимся освоить методы, используемые при создании
сытные композиции. - Очевидно, что знакомство с историей искусства и понимание его способствуют достижению всего вышеперечисленного.
цели.
Конечно, есть факторы, помимо навыков и композиции, которые определяют качество произведений искусства, и т.
Факторы также помогают определить, чему учить и что оценивать. Я не могу обсуждать такие вопросы в
это короткая статья, но я действительно надеюсь, что я привел доводы в пользу определения искусства и указания того, что характеризует
произведение искусства. Если мы этого не сделаем, на самом деле не будет логического объяснения того, почему мы чему-то учим.
Наконец, я хотел бы обратить внимание на то, что книги, журналы, журналы и конференции по искусству
образование затронуло почти все мыслимые темы под солнцем. Я уверен, что эти предметы
важны, иначе люди не захотят уделять им время. Но если жизнь на земле научила нас
что угодно, это то, что одни вещи важнее других, и, конечно же, природа искусства должна быть
важнейший предмет в области художественного образования. Если мы не можем прийти к какому-то приемлемому решению
об этом, то остальные темы, которые нас беспокоят, становятся еще менее важными.
* Примечание: «Необходимо ли определение искусства для преподавания искусства?» Журнал эстетического воспитания , июль
1980. В этой статье я оспорил позицию философа Морриса Вейца о том, что «искусство» — открытое понятие,
который по самой своей природе не может быть определен — позиция, которую сейчас, кажется, придерживается большинство моих коллег. Как и я
Как пояснил Вейц, почетное определение искусства трактует понятие произведения искусства, как если бы оно было
закрыто, ограничивая его парадигматическими примерами, то есть теми объектами, чей статус произведений искусства
давно согласованы.
Приложение
// Открытое письмо коллегам // Для дальнейшего чтения // Примечание редакции
Кеннет М. Лансинг впервые преподавал искусство в начале 1950-х годов в начальной и средней школе. Он
получил докторскую степень в области образования в 1956 году, а затем поступил на факультет искусства и образования в
Университет Иллинойса, Урбана-Шампейн, где он преподавал с 1956 года до выхода на пенсию в 1986 году.
Помимо «Искусство, художники и художественное образование» (1971), он является автором книги «Искусство учителя начальной школы».
Справочник (1981), а также статьи для Художественное образование, Исследования в области художественного образования (из которых он был в прошлом редактором томов 3 [1961-62] и 4 [1962-63]) и других
профессиональные журналы.
«Зачем нам нужно определение искусства» — это слегка переработанная версия «Определения искусства», опубликованная как
NAEA Advisory (лето 2003 г.) — ежеквартальная публикация отдельных эссе членов Национального общества искусства.
Ассоциация образования, почетным членом которой является профессор Лансинг.
.